С чистого листа
Шрифт:
— А ты? Тебе не тревожно? — спросил он у Авнери, когда тот вернулся с выпивкой.
— По поводу?
— Ты же до сих пор на Бюро работаешь. Если они узнают, что ты со мной встречаешься, тебе крышка.
— Да, я работаю на Бюро. Пока что. Поэтому я могу с тобой встречаться. Я знаю, чем занимаются наши оперативники, где их глаза и уши. — Он придвинулся ближе, обдав Юзи горячим от виски дыханием. — И они не здесь.
Авнери запрокинул голову и расхохотался. Потом заговорил о чем-то другом.
Пока Авнери сыпал словами, Юзи, пропуская их мимо ушей, тайком рассматривал посетителей, выискивая какой-нибудь знак, зацепку, что-нибудь, что заставит его одним заученным движением перевернуть стол, обернуться,
— Ты бы послушал израильские новости, — говорил Авнери. Он почему-то перешел на французский. — По опросам правительство впереди, но всего на полпроцента. Народу надоело быть заложником поселенцев. Когда грянет наша сенсация, это будет геймовер. У меня в политике свои люди, большие люди…
— Неужели?
— Да. И они не позволяют газетам забыть о смерти Рама Шалева, готовят публику к нашему выходу на сцену. — Авнери рассмеялся, закашлялся, снова рассмеялся. — Неделя, — сказал он, — не больше. Они пообещали. Неделя, и мы отсюда уберемся. Поднимем в Израиле бурю, а сами и пальцем не пошевелим. Будем висеть где-нибудь в гамаках, попивать пина-коладу и любоваться закатом, пока дома бушуют ураганы, а Бюро спасается от землетрясения.
Юзи почесался и выпил. Ему хотелось курить.
— Надеюсь, твой план сработает, — сказал он, — иначе я покойник.
— Просто беги, — сказал Авнери, — исчезни. Хочешь, поехали со мной. Куда скажешь. Южная Америка. Таиланд. Африка — в Африке можно срубить деньжат.
— Знаешь что? — проговорил Юзи. — Может быть, я так и сделаю.
Он увидел, что Авнери улыбнулся, почувствовал его ладонь у себя на плече, поднял бокал, чтобы чокнуться с ним. Он помнил, как звенело стекло в его руке, когда в Иерусалиме, в больнице Хадасса, родился его сын. Но в тот раз не Авнери протягивал бокал ему навстречу, не он его поздравлял. А отец. Юзи помнил, каким крошечным казался стакан в ладони его отца, какими валунами выглядели кончики его пальцев. Он помнил, как алкоголь залил рот теплом, горячей струйкой потек в желудок, опалил горло. Он помнил улыбки, которыми они обменялись. Он помнил слова: лехаим, за жизнь. Да, абба, за жизнь. Он помнил, как перевел взгляд на Нехаму. Та лежала в постели, улыбаясь, а Ноам сосал ее грудь. Он помнил, как отец сказал: «Мазаль тов вам обоим — вы привели в мир мальчика, еще одного солдата, который будет защищать наш народ». Да, он помнил все это. Но не мог вспомнить лица своего сына.
— Что? — сказал Юзи. Авнери задал ему вопрос и теперь сидел с глупой улыбкой в ожидании ответа.
— Я говорю, ты уже ее трахнул? — повторил Авнери.
— Кого?
— А ты как думаешь? Начальницу свою.
— Нет. Если тебе это так интересно, — ответил Юзи.
Авнери покачал головой.
— Я знал, что с ней будут проблемы, — сказал он. — Даже не видел ее ни разу, но с самого начала понял, что с ней будут проблемы. И теперь ты в нее влюбился.
— Пошел ты.
— Послушай, брат. Поехали, снимем девочек. Что скажешь?
Теперь он опять говорил на иврите. Девочек, снимем девочек, снимем девочек. Юзи поднялся из-за стола, и Авнери широко улыбнулся.
— Я знал, что ты не устоишь, брат, — сказал он. — Самое оно, чтобы развеяться. Забыться немного. Эта американка делает из тебя еще большего психа, чем ты уже есть.
Они вышли на холодный ночной воздух; в ушах звенела музыка.
— Поехали, — сказал Авнери, —
Он вышел на дорогу, в поток пешеходов, и стал махать черному кэбу. Юзи вдруг похолодел от страха. Ходить по борделям, платить шлюхам? Мужчина от такого становится уязвимым. Сейчас это слишком опасно.
— Я ухожу, — сказал Юзи и зашагал к своему «порше».
Авнери что-то кричал ему вслед, но Юзи не разбирал слов. Он скользнул на водительское сиденье и влился в поток машин.
26
«Порше» стрелой прорезал Лондон, город проносился мимо сверкающей полосой, а Юзи сидел в кабине, как в утробе, и видел перед собой одно-единственное еврейское слово, написанное черной краской на стене: некама.Месть. Годами оно служило ему личным барометром, показателем, по которому он определял политический климат в стране. Он никогда особенно не следил за новостями; мало кто из оперативников Бюро придавал им значение, они знали, какими обманчивыми могут быть заголовки. Но некама,это уродливое слово, было безошибочным индикатором. Время от времени Старый город Иерусалима просыпался и обнаруживал, что за ночь это слово множество раз наскребли на древних кремовых камнях, на порогах, на стенах и даже на стертой от времени дорожной плитке. Никто не знал, чьих это рук дело. Раньше Юзи думал, что это призрак, предупреждающий город о надвигающейся беде. Месть. Почти двадцать лет назад, когда он впервые заметил граффити, черные письмена долго не задерживались. Местные жители стирали их в течение часа. Однако когда страну бросало вправо, у людей пропадало желание смывать надписи; в последнее время они чернели неистребимым клеймом.
Юзи ждал, что заговорит Коль, но тот не спешил объявляться. Вдруг Юзи понял, кому позвонит. Пальцы замерли над телефоном, уютно устроившимся в приборной панели, — замерли, но номер так и не набрали. Они вернулись к рулю, потом легли на рукоять «рорбау», потом сомкнулись на пачке сигарет в кармане. Юзи поджег никотиновую палочку, жадно вдохнул. Потом снова послал пальцы в атаку, и на сей раз она увенчалась успехом.
— Алло? — отозвался голос — девичий голос.
Юзи колебался.
— Это Даниил.
— Дэниил?
— Да, ну тот, который… который из школы.
— Охранник?
— Он самый.
Пауза, нерешительный вздох.
— Где ты был? — спросила Галь.
— Я… знаешь, у меня теперь другая работа. Я переехал в другую часть Лондона.
— Номер у тебя тоже новый.
— Да, новый номер.
— Мог бы и позвонить.
— Я хочу тебя увидеть. Сегодня вечером.
— Я готовлюсь. У меня экзамены.
— Я еду к тебе.
— Раньше надо было обо мне думать. И звонить раньше.
— Ты дома?
— Говорю тебе, я готовлюсь к экзаменам.
— А я тебе говорю: к черту учебу.
Опять пауза, вздох. Но трубку она не повесила. Юзи ощутил прилив энергии.
— Сегодня, — сказал он.
— Если провалюсь, родители меня убьют.
— Я буду у тебя через полчаса.
Он повесил трубку, развернул машину и переключил акустическую систему в салоне на громкий режим. В колонках загудел «Хадаг нахаш»: «… мои дети спускают курки, и меня распирает гордость, стены мои трескаются, надеюсь, что не окажусь на обочине, нужно привести дом в порядок, а может, и нет…» Юзи кивал головой, пытаясь уйти в музыку, в этот агрессивный, наполняющий уверенностью ритм. Но сквозь него проклевывался другой израильский хип-хоп-мотив: «Я свет от Сиона, я не имею цены, я продолжаю стоять, когда все кругом падают ниц…» Саблиминала. Песня крутилась в голове, перебивая уханье в ушах, и Юзи не мог от нее отмахнуться. Диссонанс был слишком резким. Он выключил музыку и дальше ехал в тишине.