С чистого листа
Шрифт:
— Ну-с-с, больной. Как настроение? — Раздался голос, который я слышал недавно. — Жалуйтесь, где что не так.
— Всё так… уважаемый. — Слегка запнувшись, моментально же ответил я.
А небольшая запинка произошла оттого, что на ум пришло почему-то словосочетание «господин доктор». Но, что-то заставило придержать язык и подобрать другой эпитет. Нейтральный, так сказать, и ни к чему не обязывающий.
— Что ж, тогда приступим к более детальному осмотру. — Судя по донёсшимся до моих ушей звукам, врач довольно потёр руки. И, обращаясь к стоявшей чуть в стороне
Взявшаяся освобождать мою тушку от повязок медсестра действовала быстро и аккуратно. Она срезала хирургическим ножницами заскорузлые от ссохшейся мази узкие марлевые полоски и точными и резкими движениями отрывала ошмётки, бросая их куда-то вниз.
Прикосновения металла холодили кожу, и постоянные дёрганье и рывки заставляли морщиться при каждом движении Елизаветы Семёновны. Но, понимая что, в любом случае эту, хоть и не очень приятную, но и не слишком болезненную процедуру рано или поздно всё равно пришлось бы пережить, я мужественно терпел. И даже ни разу не ойкнул.
Когда моё тело было освобождено от, так сказать, «пут», настала очередь головы. Вернее, только лицевой её части, так как трогать загипсованный затылок, врач запретил категорически.
— Посмотрим, что покажет рентгеновский снимок. — Не терпящим возражения голосом, заявил он.
И, так как спорить с эскулапом никто не решился, заслоняющую обзор тканевую маску срезали только с многострадальной моськи. И, наконец-то, я широко распахнул глаза, чтобы тут же с громким и выразительным — «Блядь»! — захлопнуть их обратно.
— Попрошу не выражаться, больной! — Недовольным тоном сделала мне строгое замечание Елизавета Семёновна. И, как будто я этого не знал, на всякий случай, напомнила. — Вы находитесь в медицинском учреждении!
— Извините. — Смущённо пробормотал я, чувствуя, как щёки наливаются краской. — Просто, не ожидал, что это будет так…
— Неожиданно. — Закончил за меня голос, принадлежащий Яков Моисеевичу.
Мой, если можно так выразится, «первый доктор», до этого момента тихонько стоял в сторонке. Так же, как и ещё человек пять в белых халатах, видимо, и составлявших собранный для решения моей дальнейшей судьбы, консилиум.
— Лев Абрамович, я закончила. — Тем временем доложила Елизавета Семёновна, чинно отойдя в сторону.
Что натолкнуло меня на мысль, кто именно главная лягушка в этом болоте. А в памяти смутно всплыл разговор, состоявшийся над моим, лежащем в бессознательном состоянии, телом. В процессе которого, коллегиально, так сказать, было принято решение сделать мне инъекции морфия и адреналина.
Хотя, проанализировав собственные ощущения, понял что, никаких побочных эффектов или, тем более, дискомфорта, неизбежно сопутствующим применению такого рода препаратов, не последовало. Из чего сделал вывод, что местные эскулапы, всё-же не зря едят свой хлеб. А все предпринятые ими действия пошли мне только на пользу.
Тут неприятные ощущения в моих глазных яблоках поутихли, и ваш покорный слуга предпринял вторую попытку. Правда, на этот раз я не торопился и, прикрывшись ладонью, осторожно разлепил левое веко, взглянув на вновь отрывшийся для меня мир через узкую щёлочку.
К счастью, никакого дискомфорта в этот раз не последовало и я, теперь уже смелее, но по-прежнему заслоняясь рукой, распахнул и второе око.
И обнаружил, что лежу, причём абсолютно голый, в плотном кольце обступивших меня деятелей медицины. Безусловно, по достаточно громкому дыханию и звукам приближающихся шагов, я понимал, что хирургический стол окружили люди. Но, так как был занят адаптацией, поначалу не обратил на свою наготу и смотрящих на меня эскулапов никакого внимания.
Ну, а теперь вдруг стало неуютно и даже немножко стыдно. Но, выдавать смущение или прикрываться руками я не стал. Зачем смешить достопочтенную публику? Тем более, что женщин, если не считать ассистентки хирурга, среди присутствующих не было. Ну а, Елизавету Семёновну, даму внушительных статей и постбальзаковского возраста, вряд ли интересовал мой сморщенный стручёк и, надо сказать, довольно-таки заморенное и сухощавое тело.
— Поразительно! — Началось обсуждение моего, так сказать, феноменального случая. — Этого не может быть!
Но, Лев Абрамович, взяв бразды правления в свои руки, быстро навёл порядок и пресёк, по его мнению, совершенно неуместные дебаты.
— Отставить разговоры! — Твёрдым, хорошо поставленным голосом, приказал он. — Перед нами свершившийся факт, больной довольно-таки хорошими темпами идёт на поправку. И! — Тут он поднял указательный палец к потолку и зачем-то посмотрел туда же. — Там! Ждали от нас только положительного результата!
Тут до моих ушей донеслись какие-то невнятные шепотки, в которых, не совсем отчётливо звучали имена Борис Николаевич и Танечка.
Я же не имел ни малейшего представления, кто эти, новые для меня люди. Но, судя по благоговейному придыханию, с которым произносились оба имени, гражданами или господами они были далеко не простыми. Хотя, по контексту можно было понять, что эти два персонажа, скорее дружественны вашему покорному слуге, чем, так сказать, враждебны.
Тут я снова осознал, что ровным счётом ничегошеньки не помню, и мне почему-то взгрустнулось. Но, так как обнародовать собственную амнезию, да ещё в присутствии столь многочисленной аудитории было последнее, что могло прийти в мою, как выяснилось, довольно сильно пострадавшую голову, то я постарался ничем не выдать охватившего меня смятения и просто лупал зеньками, стараясь изобразить, прилёгшую отдохнуть, статую Будды.
Кстати, кто такой или что такое этот самый Будда я тоже не помнил. Что он есть — знал. И, что это самое изваяние, ставшее именем нарицательным, и обозначавшим невозмутимое спокойствие, догадывался. А вот конкретики почему-то не было.
Но, так как грустью делу не поможешь, а излишняя печаль, и совершенно здорового человека раньше времени в гроб загонит, я тут же выбросил пораженческие мысли из головы и постарался взглянуть на ситуацию со всем, возможным в моём, надо сказать, не таком уж и плохом положении, оптимизмом.