С чистого листа
Шрифт:
«А, может, она страшная, как сама смерть»? — Опасливо заподозрил я. — «Вот и, надеясь на будущую слепоту, таким хитрым способом ищет себе мужа»?
Но тут же отверг эти, ни чем не обоснованные предположения. Не так ведут себя некрасивые девушки. Не знаю, правда, откуда появилась такая уверенность, но с вероятностью в девяносто девять и девять девятых процента, предполагал, что моя опекунша, как минимум, не дурна собой.
— Ну, давай… За папу-у, за маму-у. — Весело напела девушка, поднося к моему рту ложку с не очень горячей кашей.
— Может, я сам? — Робко поинтересовался я, не желая выглядеть совсем уж немощной развалиной.
— Но-но, больной. — Притворно строго заявила моя заботливая сиделка. — Медицина лучше знает!
И, при этом, мне почему-то представилось, что её бровки грозно нахмурились, а в, неизвестно пока цвета и формы глазах, заплясали весёлые бесенята.
Я сдался на милость победительницы а чертовка, поправляя якобы покосившуюся подушку, наклонилась ещё ниже и, как бы невзначай, провела грудью по моей забинтованной щеке.
И, как и следовало ожидать, выздоравливающий организм отреагировал должным образом. Всё моё естество вздыбилось, а руки, так как всё равно били свободны, сами-собой обхватили тонкий девичий стан.
— Экий ты прыткий! — Звонким весенним ручейком зажурчал девичий смех. Она легонько стукнула меня ложкой по лбу, и урезонила. — Не сейчас!
Талии, правда, из моих объятий не высвободила, из чего тут сделал вывод, что действую я в верном направлении. И продолжение будет обязательно.
Глава 4
— Вижу, у нашего пациента дела идут на поправку. — Раздался ехидный голос, по которому я опознал осматривающего меня накануне мужчину.
— Ой, Яков Моисеевич! — Ойкнула моя прелестная кормилица. И, неуловимым движением выскользнув из объятий, принялась смущённо оправдываться. — А я тут… за больным ухаживаю!
— Кхм-кхм-кхм… — Стараясь сдержать смех, закашлялся доктор. И, констатируя очевидный факт, резюмировал. — Вижу. И, должен сказать, что такая забота явно идёт пациенту на пользу!
Смущённо пискнув, Верочка поправила халатик, при этом не преминув эротично выгнув спинку и выпятив грудки, весело стрельнуть в меня глазками. И, процокав каблучками туфелек, скрылась за дверью.
— Ну-с-с, как наши дела? — Бодрым тоном поинтересовался Яков Моисеевич.
— Да, вроде нормально. — Я молодцевато выпрямился и, ориентируясь на звкук его голоса, повернул голову в предполагаемом направлении. И, стараясь, чтбы мой голос не звучал просительно, заявил. — Мне бы повязку с глаз снять. Да и спина чешется.
— Чешется, говорите? — Пробормотал доктор. И в его голосе появились задумчивые нотки. — А голова как? Боли не донимают?
— Никак нет. — Задорно отчеканил я, сам не зная почему начал выражаться штампованным армейскими фразами. — Здоров как бык и готов к дальнейшим свершениям!
— Удивительно. — На грани слышимости пробубнил доктор. — Это просто, ни в какие ворота не лезет!
Причём здесь ворота, я так и не понял. Но по контексту и тону фразы догадался, что это какая-то идиома. Обозначающая неформатное событие, не укладывающееся в общепринятые рамки.
— Вы не будете возражать, если я вас осмотрю? — Врач, тем временем, приступил к своим непосредственным обязанностям. И, словно извиняясь, поспешно добавил. — Это может сопровождаться некоторыми… скажем так, дискомфортными ощущениями.
— Доктор, не бойтесь сделать мне больно. — Усмехнулся я и, почувствовав, что повязка натянулась на лице, досадливо поморщился. — Просто, выполняйте свою работу и, в предела ах разумного, разумеется, поспособствуйте скорейшему снятию с меня бинтов.
— Ну, перевязка вам, в любом случае положена. — Заверил меня Яков Моисеевич. — Так что, давайте приступим к, собственно, самой процедуре.
Ну, а потом, она начал меня «осматривать». Почему беру слово в кавычки? Да, всё потому, что он меня, в прямом смысле слова… ощупывал.
Тыкал пальцами в грудь, мял руки и ноги, заставляя переворачиваться с живота на спину, массировал лицевые мышцы. И, всё время пыхтел, бухтя что-то так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы уловить, важную для меня, суть. Наконец, по положил подушечки больших пальцев мне на глазные яблоки и легонечко надавил. И, видимо не услышав ожидаемого вскрика, закончил это импровизированное исследование и отступил на шаг.
— Поразительно! — Выдохнул эскулап и, зачем-то попросив, — вы, пока полежите, — пообещал. — Я скоро!
А затем быстрыми шагами скрылся за дверью, оставив меня в гордом одиночестве, в компании с тарелкой с недоеденным завтраком.
А я чё? Я ничё! Ну, не пропадать же добру, по такому пустяшному поводу, как удивление ни с того ни с сего и вообще невесть зачем всполошившегося, труженика клистирной трубки. Так что, аккуратно нашарив рукой казённую посуду, я примостил её на одеяле и споро заработал ложкой.
Жрать хотелось неимоверно, так что смёл я всё за считанные секунды. Ну, во всяком случае, гораздо быстрее, чем это случилось бы, ежели бы меня кормили как маленького. При этом весьма эротично водя перед самым носом крепкими упругими грудками.
О! А вот, кстати, и сама обладательница только что упомянутых прелестей объявилась!
Дверь тихонько скрипнула, и к моей кровати несмело просеменили лёгкие девичьи шаги.
— Ну, что сказал? — Шёпотом полюбопытствовала Верочка.
— Сказал, что дело явно идёт на поправку. — Не стал скрывать правду я. И, желая немножко потроллить коварную соблазнительницу, с самым серьёзным видом произнёс. — А ещё, рекомендовал продолжить как можно более тесное общение с представителями младшего медперсонала. Говорит, будут ставить исследования на научную основу и, в качестве испытуемых, уже одобрены наши с тобой кандидатуры!