С дебильным лицом
Шрифт:
И вдруг ей стало спокойно. И уже просыпаясь, она почувствовала тепло другого тела рядом с собой. Его руки гладили ее по волосам, и она, еще вся сонная, заулыбалась, узнав знакомые движения, запах кожи, в которую доверчиво утыкалась носом. Он порывисто обнял ее, стараясь плотнее прижаться телом, поймал между сном и явью свою добычу, сам еще сонный, не думая, инстинктивно. Еще минутка — и разорвет его на тысячу кусочков: быстрее, быстрее, действовать…
Сжал ее сильнее, и она, не совсем проснувшись, еще полуосознанно, подалась ему навстречу.
А потом она оказалась снизу. Широко распахнутыми глазами увидела его лицо над своим и изумилась. Но он, едва не умерев, уже был не с ней.
Тело лежало, как чужое: опустошенное, недвижимое. Он испуганно покосился на нее — ему хотелось увидеть, что и ей хорошо. Она лежала с закрытыми глазами, как-то очень спокойно. Он робко провел пальцем по ее плечу и отдернул руку. Она, не открывая глаз, погладила его.
Сильно захотелось курить. С сытой медлительностью животного он потянулся к своей рубашке, брошенной на стул. Дотянулся, вытащил пачку, зажигалку. Сигарета была последняя, и это оказалось как нельзя кстати: не надо было искать пепельницу — можно было стряхивать пепел в пустую пачку. Он закурил, затянулся поглубже, и в голове стало пусто и весело. Но все-таки хотелось спросить ее… Ну, чтобы услышать… Но он не знал, как сформулировать вопрос.
— Опя-ать… — недовольно протянула она, отстраняясь. — Я же просила тебя не курить в комнате. Тем более в постели.
— Ну извини, извини… — пробормотал он, продолжая курить и надеясь, что она это так, для виду. — Ты не представляешь, как клево покурить после этого дела…
— Вот ты всегда так: как только мне хорошо — обязательно все надо испортить…
— Тебе хорошо?
— Мне отвратительно: я терпеть не могу табачный дым. Ты вообще слышишь, о чем я говорю? Ты, между прочим, у меня в гостях.
— Хорошо, хорошо, — он встал и пошел на кухню.
— Сразу надо обижаться, да?
— Но ты же хотела, чтобы я ушел, — крикнул с кухни.
— Я хотела, чтобы ты перестал курить!
Он не ответил. Она недовольно поджала губы, чувствуя, что надо помолчать. Подождала, прикидывая, когда он докурит, и позвала:
— Ну иди сюда, поваляйся со мной, суббота ведь. Принеси, пожалуйста, воды! Только за компьютер не садись!
В ее компьютере уже само собой организовался второй пользователь, и стояли непонятные, забившие весь винт, игры. “Совсем обалдел!” — шумно возмущалась она по этому поводу Лариске, но сама втайне радовалась: “Здесь он, с ней, надолго…”.
И испуганно:
— Ты ведь не уйдешь?
Он, не отвечая, включил телевизор и лег рядом с пультом в руках.
— Поговори со мной.
— О чем ты хочешь поговорить?
— Хоть о чем. Скажи мне что-нибудь.
— Я не знаю что. Спроси о чем-нибудь.
— Нет, ты сам скажи мне что-нибудь хорошее.
— О! Фильмец клевый. Ща этот мужик тому вмажет. А что это у него за пушка? ТТ? Точно! Смотри, смотри! Ага!
— Ой нет, только не мордобой.
— Шас, шас… Йес! Клевый удар! Ладно, ладно, не бей по ребрам.
— Я поговорить с тобой хочу!
— Мы говорим.
— Нет. Я слушаю твои дурацкие возгласы.
— Про макак будем смотреть?
— Нет! Найди ты что-нибудь хорошее!
— Твой телевизор: это он фигню всякую показывает.
— Это ты всякую фигню включаешь!
— Вот тебе мультик. Вау, это “Утиные истории”. Помнишь, как их впервые начали показывать по телику? А прикинь, мы тут бухали с ребятами, а там чуваки были, так выяснилось, что они не помнят, “утиных историй”! А был еще “Чип и Дейл спешат на помощь”, “Чудеса на виражах”. А в видеосалонах можно было смотреть “Тома и Джерри”. Эх, родились они сразу на готовенькое. Не помнят, когда мультики были только советские и только в “Спокойной ночи, малыши!”. Им нас уже не понять.
— Ой, какие мы большие…
— М-м…
— Это детский сад — по каждому поводу дуться.
— Я не дуюсь.
— Какой мультик из диснеевских тебе больше нравится?
— “Чудеса на виражах”.
— Здорово, мне тоже. Может, возьмем их в прокате и посмотрим? Тряхнем стариной?
— Клево. Я знаю классный прокат — там все есть.
— Почему ты мне вчера не перезвонил, не предупредил, что придешь?
— Вечером был занят.
— Чем ты можешь быть занят? Пил? — воинственно приподнялась на локте, нависла над ним.
— Прикинь, — игриво завалил ее на спину, — весь вечер только о тебе и думал. Только начинаю твой номер набирать — тут же пробегает мимо Петрович и трубу отбирает: мне, кричит, срочняк позвонить надо. Во, какая зараза.
— Какой Петрович?
— А ты что, Петровича не знаешь?
— Не знаю я никакого Петровича! И знать не хочу.
На кухне она открыла холодильник и опешила:
— Когда ты успел все съесть? Удивляюсь, как ты масло растительное не выпил.
— Ну прости, ты заснула, а мне есть хотелось. Тебе жалко?
— Нет… Я просто… это… Ладно, ладно. Есть хочешь? Опять тебя кормить?
— Мне дадут стипендию — приглашу тебя в кафе.
— Конечно. Сейчас что-нибудь приготовлю. Когда куришь — открывай форточку. Воняет же. Всегда ты…
Но ему сейчас дела нет до ее слов. Пусть ворчит. Уж больно легкомысленный на ней халатик. Она на цыпочки привстает, чтобы до верхней полочки дотянуться — подол вверх подскакивает, она наклоняется в нижний ящик — задирается. Но притянуть ее к себе почему-то страшно.
— Я тут в армейском секонде такой камуфляж клевый купил!
— О нет, нет, только не про камуфляж-патроны-компьютерные игры!
— Сама же хотела поговорить.
— О чем угодно, только не об этом.
— Не хочу я ни о чем говорить.
— Как вчера день прошел?
— Экзамены скоро… Две лекции, две практики было… Прикинь, у нас же в стране нет грамотных управленцев. Взять целлюлозно-бумажную промышленность, так там…
— Слава богу, я давно университет закончила.