С детьми в лесах. Педагогическая флоэма с элементами осмоса и космоса.
Шрифт:
В средствах массовой культуры какой-только информации, лишь только речь зайдет о природных явлениях и её обитателях, не наслушаешься! Волосы дыбом встают. Но – только у биолога. Только у осведомленного человека. Только у знающего. У остальных волосы как лежали – так и лежат себе спокойно. Если они есть, конечно. Кстати, облысение молодых горожан и ранняя седина у них же, особенно в мегаполисах, – современный тренд; и некоторые ученые связывают его, в конечном счете, опять же с разобщением людей и природы. Откуда нервные состояния и стрессы у городского жителя? Ответ очевиден. А вот бывал бы он почаще на лоне леса, гор или лугов, путешествовал бы не в Лондон и Париж, из одной сутолоки в другую, а хотя бы на ближайший пруд за карасями с удочкой, наблюдал бы неспешно ласточек в небе и дроздов на рябине, созерцал бы облака и травы, наслаждался бы весенним бормотаньем тетеревов или восторженными криками уток на заросшей осокой и стрелолистом старице, – глядишь, и шевелюра бы появилась. И даже, возможно, почернела.
Человек перестал быть очевидцем. Нет, конечно, в Лондоне и Париже он самый что
Реклама настойчиво зовет нас в путь – ведь турагентствам нужно зарабатывать! Куда нас зовут? Да куда угодно. Сравнить, например, Прагу с Будапештом. Но, обратите внимание, мы в основном перемещаемся из одной толпы в другую. Только языки окружающих нас меняются. Да фасады домов меняют несколько свои вывески. Но почему-то никто не зовет нас послушать пенье садовой камышевки ранним июньским утром и сравнить его с трелями соловья! «Боже мой, я не видела ни разу Париж! – восклицает мадам. – И как же мне теперь умереть?!». Но почему-то никто не сетует горько, что ни разу в жизни своей не видел (причем, недалеко совсем, у себя под боком!), как личинка стрекозы выходит из своей шкурки на листе прибрежного рогоза, как в июльских туманах рождаются солнечные фиолетовые пятна – и превращаются затем в небывало-розовые, как дерутся две иволги в кронах берез и кричат друг на друга голосами драных кошек, как ухает филин в глухой ночи и дудит на болотах выпь, словно в пустой бочонок… Чем же хуже, чем менее интересны эти явления по сравнению с теми, что создали люди – музеями, магазинами, товарами ширпотреба, мостами, башнями? Чем человеческая культура лучше и завлекательнее шедевров природы?
В одном телевизионном сериале я случайно увидел вот что: снимали ночь где-то ближе к августу. Герой пробирался через какой-то пригородный лес к своей даче. Как только в кадры попадает природа, киношники стараются придать ей правдивость и реалистичность – а как же иначе?! И насыпают щедрой ручонкой туда звуков. Так вот, все метания и блуждания героя по ночному лесу сопровождала бодрая барабанная дробь большого пестрого дятла. Брачная. Весенняя. Либо дятел спятил, либо…
Излюбленный приём – пустить кукование кукушки. Уж она-то точно изобразит нам самую что ни на есть сугубую природу. Её кукование, слава богу, все слышали. И кукует бедолага везде, где только возможно и куда её засунут звукооператоры – поздней осенью, параллельно с желтыми листьями на кленах, ранней весной (она еще только в путь из Индии собралась и чемоданы пакует), чуть ли не в предзимье. А пусть будет! Зритель, не выдвигающийся дальше кухни и ближайшего рынка, всё «схавает»! Есть любители выявлять и коллекционировать киноляпы. То есть ошибки и несуразности в фильмах. Так вот, поверьте, количество нелепостей биологического и вообще естественно-научного характера там – просто зашкаливает. Почему? Да потому что мало мы знаем природу. Это раз. А, во-вторых, их же никто и не заметит! Потому что мы её, опять же, не знаем…. Вот такой вот замкнутый круг невежества…
Хорошо это или плохо? Как сказать? Хорошего, вроде бы, мало – ведь мы в таком случае, махнув рукой, расписываемся в собственном незнании и непонимании. Давайте тогда хотя бы детей наших в дела природы посвятим! Пусть они будут осведомлены больше нашего. Но для этого им понадобятся не только справочники и тишь учебных кабинетов, но и – сама природа.
Бёрдвочинг (от английских слов «птица» и «наблюдать») – феномен, пришедший к нам с Запад. Напомню, что бёрдвочингом занимаются сейчас время от времени миллионы людей, и, в основном, это – горожане. Наблюдение птиц в дикой природе, наслаждение от общения с ними посредством бинокля, подзорной трубы, даже телескопов и собственного слуха – это что? Откуда взялся это феномен? Ученые-психологи с уверенностью говорят, что взялся он как раз от нехватки милых и благостных для сердца и души моментов, когда городской человек сливается (хотя бы на короткое мгновение) в чувственно-эстетическом экстазе с природой. Птицы – последнее, что осталось у нас под боком. Последнее, что еще можно прочувствовать как элемент дикости, просто выехав в пригород или даже выйдя в городской парк.
Профессионалу-орнитологу бёрдвочинг ни к чему – он постоянно находится в этом состоянии. Это – его суровая работа. Сугубо сельскому жителю тоже покажется странным пойти за околицу и полдня ползать там с биноклем, наблюдая овсянок или пуночек. Он их видит и так почти ежедневно. Если, конечно, захочет их заметить. А вот горожанину – это порой как глоток свежего воздуха после уличного смога. Вот и получается, что бьется внутри у нас Душа энергичной птичкой и просит не забывать, откуда мы сами вышли и почему такими стали…
Плохо мы знаем нашу Природу. Увы! Даже у великих наших классиков находятся порой такие ляпы, что у профессионального биолога опять же волосы дыбом встают. Помните, например, у Есенина: «…плачет птица иволга, схоронясь в дупло?» Так вот – птицу иволгу (Oriolus oriolus) в дупло калачом не заманишь! В самое что ни на есть отделанное и престижное. Не живут иволги в дуплах. У Виктора Астафьева в детском рассказе «Стрижонок Скрип» герой «вылупился из яичка в темной норке… в глиняном берегу над рекой». Стало быть, это не стрижонок (Apus apus) вовсе – а птенец ласточки береговушки (Riparia riparia). Целую отдельную книгу можно написать на эту тему – про ошибки и недоразумения, связанные с природой в художественной литературе. Но – не будем буквоедами. Конечно, классики природу нашу знали и любили. И, возможно, совершали подобные ошибки сознательно. В угоду художественному замыслу.
Мы верим тому, что сделано добротно. Чуем это внутренним чутьем. Или – благодаря обширным (или специальным) знаниям. А также – накопленному опыту. Вот, скажем, другой классик – И.Бунин, любил упоминать в стихах звезды. Не просто «звезды и созвездия» как образы – яркие точки на небосводе. А – Миру и Антарес, Кассиопею и Орион, Плеяды и Сириус. Он знал их. Потому его стихи со звездами особенно убедительны. Вернемся к птицам. У А.Фета «ласточка стрельчатая над вечереющим прудом» убедительна именно потому, что поэт называет её не просто «птицей». Хотя ласточек у нас целых три вида, мы, знатоки, верим в то, что великий поэт – точен! Равно как у великолепного знатока бабочек В.Набокова бабочки («знак иного») также узнаваемы до вида или рода (как сказал бы систематик): антиопа-траурница (стихотворение «Бабочка»), ночной павлиний глаз-сатурния (роман «Приглашение на казнь»), махаон (роман «Другие берега»). И потому – необыкновенно убедительны и сильны в своих эффектах-воздействиях на читателя как поэтические образы, «несущие семантические функции». Применительно к птицам (как зоологической группе), аналога «феномена Набокова – ученого-лепидоптеролога» в русской поэзии нет, но он размыт среди немногих классиков-знатоков природы (Фет, Бунин, Аксаков, Пастернак, Заболоцкий). В целом, с зоологической точки зрения, следует заметить (как, впрочем, это отмечалось многими исследователями ранее), что русская классика допускала множество ошибок (с позиций естественных наук) в описании природы (даже Тургенев), а уж «литература советского времени к ней, природе, была и вовсе глуха». Даже К.Паустовский и М.Пришвин порой словно бы старательно избегают описания «подноготного, внутреннего точного мира» природы. Что это? Не есть ли это дань снисхождения-уважения к читателю, которому предлагается не трактат же по естественной истории штудировать, а художественное произведение!? Вот мнение натуралиста (Н.Формозов): «…между русской классикой и литературой советского (и постсоветского) времени непреодолимый водораздел. Нелепые ошибки в описаниях природы делают и Василий Гроссман, и Александр Солженицын, и Чингиз Айтматов, не говоря уже о беллетристах младшего поколения. Интерес к природе у русских классиков был тесно связан с охотой, усадебным бытом…». Недаром точные знания и Тургенев, и Лев Толстой, и Фет выказывают, прежде всего, как охотники, в описании боровой и водно-болотной дичи – тетеревов, глухарей, рябчиков, перепелов, куликов, уток… Кстати, утки рыбу не ловят и не кушают её. Вопреки распространенному мнению, встречающемуся и в книгах тоже. Кроме крохалей, все наши утки предпочитают рыбке фито- и зоопланктон.
Чтобы понять «точность» автора, читателю самому нужно знать этот объект и желательно видеть его ранее. Тем, кто не видел (и не слышал) пересмешку или зарянку, трудно понять, о ком так поэтически восклицает Тургенев в «Записках охотника»: «…золотой голосок малиновки звучит невинной, болтливой радостью…». Тем более, что птицы «малиновки» попросту нет в наших лесах! Это может быть, по представлениям того времени, кроме названных двух, и славка садовая, и славка черноголовая, и горихвостка обыкновенная, и даже трясогузка желтая (согласно словарю В.Даля). Вот вам еще загадка! Мы действительно точно не знаем, кого именно из объектов живой природы нам описал великий мастер поэтического слова! Однако, и в этом случае сила воздействия «образа» мощнее, нежели бы автор просто написал – «золотой голосок птички…». То есть оставил её полностью безымянной.
Обычный же человек, мало знакомый с природой, пользуется в редких общениях с ней теми сведениями, которые он почерпнул в расхожей литературе. Если все вокруг говорят, что самый лучший певец леса у нас – соловей (Luscinia luscinia), то, значит, так оно и есть. Но удивительно другое: самого соловья с его песней большинство людей (и даже поэтов!) не видели и не слышали. Точнее, слышать-то они, может, и слышали – но не идентифицировали услышанные звуки как рулады прославленного маэстро. И это также удивительный парадокс современности: поэт может смело и восторженно писать о соловье, опираясь лишь на свои представления, сформированные предыдущими классиками (скажем, Фетом с Тургеневым). А уж простой обыватель – тем более способен окрестить соловьем любое звучащее мало-мальски «красиво» существо. Помню, как на загородной экскурсии группа интеллигентных горожан все никак не могла поверить в мои уверения, что сейчас вот они слышат именно соловья. Песня произвела на них «не то» впечатление, которого они заранее ожидали! И, далее, песню садовой камышевки (Acrocephalus dumetorum) впоследствии никто из группы так и не смог отличить от соловьиной.
Знать хорошо природу – это хорошо! Тут спорить нечего. И никто этого нам делать не возбраняет. Причем, давно замечено: чем лучше знаешь что-то, тем легче и глубже любишь предмет своего знания. Вот как-то руководствуясь этой аксиомой, нам и нужно строить полевое экологическое образование и воспитание детей. И тогда – можно покорять любые вершины!
ЛЕТНЕЕ
Пойду залягу неподвижно
На склон пруда,
Чтобы шептать всему, что вижу –
Вот это да!!!
Как стрекозиная наяда