С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
А Яна? А обещание переплыть океан? Неужели сдадимся под конец? Неужели не выдержим и оправдаем поговорку «Неразумные тонут у берега»? Тогда уж лучше бы вернулись на Галапагосы – к знаменитым игуанам.
Плеть самобичевания обжигает, подстегивает. Я, словно пристыженный школяр, поднимаюсь из воды и снова хватаю ведро. Нет, я не в отчаянии, не сломлен бурей, просто силы мои на исходе. И у Джу – тоже. Но она справляется с румпелем. А ведь она слабее меня, да к тому же больна и истощена.
На нашу беду ветер усилился. Воет как никогда. Когда лодка с гребня падает вниз, кажется, будто она падает на камень. А у лодки нет ребер, ее корпус – тонкая пластмассовая скорлупка. При каждой волне борта опасно прогибаются внутрь, и тогда начинается дикая пляска деревянных решеток и банок с консервированной водой. Удары и грохот зловещи. Ушам больно. Пластмассовый корпус продолжает прогибаться. По нему особенно ясно видно, насколько мы хрупки, как мало нам надо, чтобы отправиться на корм рыбам.
Внезапно лодка сильно накренилась. Попадали консервы. Мелкие предметы набились под пайолы. [42] Борта лодки прогнулись под напором волн и спрессовали их. На моих глазах в этих тисках мгновенно раздавило банку консервов.
Необходимо как можно быстрее извлечь из-под деревянных решеток все попавшие под них предметы. Если что-нибудь там останется, то может пробить пластмассовый корпус. И тогда – конец. На первый взгляд выполнить это просто, однако просунуть руки в тесное пространство оказалось делом нелегким. Но бывало и труднее. Извлек предметы. И все десять пальцев остались целы.
42
Пайол – в данном случае съемный деревянный настил над днищем судна. – Прим. ред.
Уже много часов Джу сидит у румпеля почти по пояс в воде. Наш кокпит – ящик размером 1 метр на 1,2 метра. Вроде бочки. У нас он не самоотливающийся. Сколько воды в него попадет, столько и останется. Часто в сильную бурю нет возможности вычерпать из него воду. Вот и сидишь в воде часами. Это, конечно, не страшно; промокший до костей мокрее от такого купания не станет. И все же несколько дней сидеть в воде – дело не очень приятное.
– Маяк!
– Джу, не обманывай. Плохая это шутка.
– Да я не шучу. Правда, маяк!
ТАИТИ…
Остается нам еще миль десять. Через два часа стемнеет.
Но теперь дело другое. Казалось бы, усталость и океан все те же, а положение все же иное.
Бегут часы. Нет ничего нового. Я уже вижу остров. Он становится все больше и больше.
Пишут, что Таити – красивейший остров, если смотреть на него с моря во время восхода солнца. Так ли это, не берусь утверждать. Мы уже совсем выбились из сил. Как ни напрягаюсь, как ни подбадриваю себя, а еле двигаюсь. Да еще как назло пайолы сдвинулись, заклинились, и я не могу работать ведром.
Новая волна опять залила лодку. Снова воды полно, на критическом уровне. Чтобы остаться в живых, нужно немедленно выбросить багаж. Иного выхода нет. Сначала сбрасываю с кормы мешочки с песком, потом – с носа лодки – отправляю за борт ящик с инструментом, нейлоновые мешки с водой…
Ничего нам не надо. Только бы добраться до причала Папеэте.
– Джу, я вижу дома. А вот и краны в порту. Еще немного, и укроемся за первым мысом, там уж нас не будет заливать.
Волны успокоились. Я сажусь за руль, двигатель работает исправно, и мы мчимся вдоль прибрежного рифа.
Море совершенно пустынно. На пристани никого. Все живое укрылось от шторма.
Спустя полчаса увидели два буя со световыми сигналами. Они обозначали проход через рифы и вход в порт. На берегу видны две башни, которые, если встанут в створ (одна за другой), показывают безопасный курс – свободный от рифов и отмелей.
В 10.10 вечера миновали рифы и вошли в порт Папеэте.
Джу свалилась прямо на палубу. Даже не поцеловались, как у нас принято. Даже не подготовились к выходу на берег. Ничего, пусть принимают меня небритого, с трехдневной щетиной.
Словно во сне, проплывают мимо смазанные силуэты пришвартованных яхт. Бросаю якорь на первом попавшемся свободном месте. Не рассчитал расстояние до берега и на полном ходу врезался носом в причал. Как подкошенный падаю на рубку. На берегу раздается смех. В жизни еще не было случая, чтобы я что-то напутал, не рассчитал и дал зевакам пищу для пересудов.
Кто-то привязал швартовый конец. Нам все равно. Мы лежим на палубе и смотрим на деревья. Милые, дорогие зеленые деревца. Символ земли, как волны – символ моря. До слуха доносятся рев автомобильных клаксонов и шум улицы. Догадываюсь, что причал для яхт расположен рядом с прибрежным бульваром.
Наша лодка выглядит еще более жалкой. Под конец я совсем ею не занимался, и воды набралось чуть ли не до краев. Борта торчат из воды едва ли на 20 сантиметров.
Зеваки что-то решили. С соседней лодки нас окликнули. Мы лежим. Нас нет.
Послышались шаги. И первый вопрос:
– Откуда прибыли?
– Из Перу.
Знакомое удивление. Потом восклицания, что это-де Красная лодка.
Какой-то кретин спросил:
– Лодка ваша Красная?
– Красная.
– А я думал резиновая.
Мысленно обругал его.
Спустя немного послышалось:
– Доктор Банис, доктор Банис.
Худощавый, стеснительный, но энергичный молодой человек в белом халате склонился над нами и предложил отвезти нас на санитарной машине в его институт на медицинское обследование. Он получил письмо от Межправительственной океанографической комиссии ЮНЕСКО. Читал в газетах статьи Бенгта Даниельссона. Ему поручено отвечать за наше пребывание на острове.
Как во сне, поддерживаемые с двух сторон, мы ступили на берег. У причала собралось довольно много народа. Я еще никогда не видел, чтобы вокруг машины «скорой помощи», простоявшей больше двух минут, не собралась бы толпа. Перед тем как захлопнуть дверцу, я крикнул первое, что пришло в голову: