С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
Войны начинаются с большой помпой, иногда их даже торжественно объявляют. Они – напоказ. Человечество их боится и тысячи лет старается от них уберечься. Экологический кризис – нечто новое. Мы еще не научились, еще не умеем уберечь себя от этой беды. Кризис наступает тихо, без шума и трескотни, часто вводит в заблуждение первоначальным изобилием и потому застает нас врасплох – потрясенными и беспомощными. А пока мы опомнимся, он уже набрал силу, бушует вовсю. Начинается цепь страшных, непоправимых бедствий. Загрязнили море, а получили засуху. Вырубили леса, а погубили водоемы. Эти факты знакомы каждому, кто читает газеты, слушает радио, о них знает любой государственный служащий. И что с того? Помогает ли знание? Нет! До каких же пор забота о грядущих поколениях и ответственность перед ними будут стоять на коленях перед сиюминутной, временной, формальной экономической выгодой?
Джу
Написала – 69-й день и подумала: эту цифру я еще никогда не записывала в свой морской дневник. В открытом океане мы раньше проводили самое большее 63 дня. А до Фиджи эта цифра удвоится.
Вечером возле лодки дышали дельфины. Сонные, они всплывают на поверхность подышать. Это самый печальный вздох, какой я только слышала в океане. Возможно, это всего лишь мое воображение, но мне чудится в нем грусть и жалоба. Днем нас окружило стадо крупных светло-серых дельфинов. Очень большие животные и, видимо, другого, более благородного происхождения, чем виденные прежде. Они играли вокруг лодки почти полчаса. Мы сделали много снимков. Только «Асахи» оказался незаряженным. Жалко, потому что он с широкоугольным объективом, а зрелище было редкое: с гребня волны скатывалось сразу по 10–15 дельфинов.
С утра вбила себе в голову, что вижу землю. Измучилась от напряженного вглядывания. (К тому же стала хуже видеть!) На горизонте чуть заметны какие-то тучки. Я твержу, что это остров, а Дончо доказывает, что нельзя видеть сушу за 90 миль. И так в спорах прошел весь день.
Слушаю радио Таити. Передают музыку. Пытаюсь представить себе, как выглядит Папеэте. Почти через каждые два-три часа подсчитываю, когда доберемся до цели. А ветер совсем стих. Барометр подскочил до невиданной доселе отметки – 766 мм – и там застыл. Ночь стояла чудная: без ветра, без волн. Штиль. Только по временам прямо у меня за спиной слышался какой-то вздох. Самое время для призраков.
И я затеяла игру. Сижу начеку, настороженно вслушиваюсь. Только за спиной раздается таинственный вздох, я молниеносно поворачиваюсь. В первый раз привиделось нечто огромное, нависшее надо мной. Решила, что это облако, почему-то остановившееся над моей головой. В другой раз, обернувшись на шум, увидела, что весь океан сияет и искрится. Как будто подводные обитатели собрались на парад и каждый излучает свет.
Световые пятна в глубине вод мы уже наблюдали раньше, но так и не поняли, что же это такое. На сей раз пятно появилось точно под лодкой и стало быстро приближаться к поверхности. «Может, это кит или гигантский спрут? – мелькнула мысль. – А может, старинный корабль?» Свет между тем приближался и все больше казался мне силуэтом пиратского парусника. Даже привиделось, что по палубе снуют несколько странно одетых людей. «Нет, не пиратское это судно, скорее военный корабль. А ну как всплывет на поверхность и нападет на нас! Нужно позвать на помощь нашего духа-покровителя, наверняка призраки поладят между собой».
В старые времена на каждом корабле был свой добрый дух, который покровительствовал морякам и судну. Если на корабле кого-то убивали, или возникал заговор, или же капитан оказывался негодяем, дух отрекался от судна, и оно гибло. В те времена дух или вещал человеческим голосом или же сильно стучал по корпусу корабля, чтобы предупредить, что надвигается опасность. В наши дни суда моторные и очень шумные для духа.
Наш дух стрекочет, как сверчок. Сначала я никак не могла определить, откуда идут эти звуки. Временами этот некто так сильно пел свою трескучую песню, что мне чудилось, будто вокруг не океан, а душистая лесная поляна. Долго я ползала по всей лодке, прислушивалась. Но, как только я возобновляла поиски, дух умолкал, а стоило сесть на корме, заводил свою песню на носу. И вдруг меня осенило: да это же наш добрый дух, который нас охраняет, нам покровительствует, чему же тут удивляться!
Дончо
По радио я услышал, что в Болгарии температура воздуха от 18° до 23° тепла. И представил себе Яну. Голенькую и загорелую. У нее большие глаза и густой голосок. Говорит ли она уже? Сможем ли мы с ней понимать друг друга? Скучает ли она по нас?
Хочу помочь Джу, но не знаю чем. Она отвергает любую попытку облегчить ей жизнь. Хочет все делить пополам.
Целый день над нами висит раскаленный шар солнца. Огромный и чистый. Ни единого облачка. Жара, как в пекле. Мне кажется, что даже мозги расплавились. Из головы не выходит мысль о Джу. Какую же она, бедняжка, терпит адскую боль! По вечерам тьма ее угнетает. Напрягает до предела зрение, непрерывно всматриваясь в мерцающий компас. От переутомления ходит словно тень. Становится все более вялой.
Говорим мало. Каждый замкнулся в себе. Оба стали раздражительными и обижаемся по пустякам. Я все чаще нервничаю из-за самых незначительных промахов, хотя хорошо понимаю, что замечаю только чужие, а не собственные грехи. Это плохо, но ничего не могу с собой поделать. Дал слово молчать и, если вспыхнет спор, уступить, не настаивать на своем.
Джу давно мечтает скорее вернуться домой, обнять Яну. Как-то призналась, что это сейчас единственное ее желание. Ничто другое ее уже не волнует. Никакие острова, никакая Полинезия больше ее не интересуют, только бы поскорее ступить ногой на землю Болгарии.
Усталость – штука досадная. Ощущение такое, будто тебя погрузили в липкую жидкость и ты медленно, но верно растворяешься в ней. Но нет, я не поддамся. Разнылся, как будто подобное случается со мной впервые – все это уже было, справлялся раньше, справлюсь и теперь. А впереди еще бог знает что нас ждет. Кончились сигареты. Худо на вахте без них.
Чувствую себя сравнительно хорошо. Здоров. В целом нервы в порядке. Вот только очень устал.
И мне, как и Джу, хочется поскорее вернуться в Болгарию. В этой экспедиции условия более чем тяжелые, и я чувствую, что отупел, понизился интерес к происходящему. Даже любопытство исчезает, а ведь это одно из самых устойчивых человеческих качеств. Мне уже все равно, красива ли Полинезия и какие мифы и легенды живут среди ее народов.
Сотни бед подстерегают нас. Однако, что бы ни случилось, я не сдамся. Пока могу двигаться, пока способен мыслить, буду бороться. Не преувеличиваю свои возможности. Знаю, что силы могут меня покинуть, но своей волей я в состоянии распоряжаться.
Улов планктона стал чуть побольше. И у него все такой же отвратительный вкус. По ночам планктон светится слабее, чем у Маркизских островов.
Приближаемся к кошмарному Туамоту. Рифы, острова, скалы и течения. Гребень прибоя протянулся через океан на тысячу двести миль. Проходы через рифы не обозначены – нет ни маяков, ни навигационного обеспечения.
Архипелаг остался таким же, каким был во времена великих географических открытий. Торчат из воды мачты затонувших судов, но это никого не волнует. Клаус, наш шведский приятель, рассказывал, что за последний месяц о рифы архипелага разбилось четыре судна. Клаус из того рода яхтсменов, которые доходят до экстаза, когда говорят о кораблекрушениях и жертвах. Он знает десятки историй. Помнит их и охотно распространяет.
Я спокоен. Надеюсь, что проведу лодку через опасные рифы, словно послушного коня. Буду внимателен, осторожен и ничем не стану рисковать.