С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
Дважды в сутки тщательно проверяю свое хозяйство: мачту, ванты, фалы, шкоты, паруса, румпель и т. д. Ежедневно завожу двигатель минут на пятнадцать для подзарядки аккумуляторов. В головку цилиндра попадает вода. Закрыл отверстие выхлопной трубы. Боюсь, как бы мотор снова не отказал.
Только что окатила волна. И это в рубке! Джу не везет: и эта ее вахта будет «мокрой». Не прошло и двадцати минут, как она промокла до нитки. И в таком виде – до конца дежурства. Не переодевается, потому что, если намокнет и последняя одежда, ночью будет мерзнуть. Днем холод переносится легче.
Милая Яна,
Сейчас Джу на вахте, в окружении рева бури и грохота волн. Промокла насквозь, но сидит стиснув зубы.
Наступили тяжелые времена. Солнца нет, звезд нет. И мы не знаем, где находимся. А тут полно рифов. Где-то прячется маленький маяк, но в такую погоду он не виден и в трех милях.
Второй день плывем наугад, не определив координаты. Несет нас течение, но я и представления не имею, в каком направлении и с какой скоростью. А ведь ошибись мы совсем немного, всего на полмили, можем разбиться о рифы. Только бы эти тучи исчезли и появилась видимость! Давно уж так не сжималось сердце перед неизвестностью. Цепенею от страха, когда подумаю о предстоящей ночи. Эта ночь решающая. Завтра будет спокойнее.
Джу
Как загипнотизированная, думаю лишь о Болгарии. Проснулась в слезах – снова снилось, что я в Софии…
Сегодня день рождения Яны.
Не могу думать ни о чем другом.
Апиа мы покинули радостные, полные энергии. Похоже, уже крепко переутомлены, если всего несколько дней плохой погоды смогли так изнурить нас обоих. Тяжело на душе. Не могу понять, или я об этом думала, или мне приснилось, будто с мамой случилось что-то очень страшное. Не хочется рассказывать об этом Дончо. Чтобы меня успокоить, он скажет – нервы, и, вероятно, будет прав. Но откуда взялась эта тревога в сердце? Не могу избавиться от дурных мыслей. Что может произойти с мамой?
О Яне не думается со страхом. Только хочется, чтобы мы были поскорее вместе. Теперь я даже не боюсь, что она не узнает нас. Когда мы уходили в плавание по Атлантическому океану, оставили ее восьмимесячной, а спустя пять месяцев она сразу узнала меня при встрече.
Не беспокоюсь и за отца, мы по характеру похожи. Оба оптимисты. Знаю, что он постарается заглушить собственную тревогу бодрыми предсказаниями, которые будет внушать и маме. Но за маму тревожусь. Какое-то смутное беспокойство терзает меня.
Из-за усталости могу думать лишь о том, какая нас ждет погода и как там чувствуют себя самые дорогие мне люди. Все другие волнения отпали.
Дончо
Ура! Радиопеленгатором засекли авиамаяк Нанди. [50] Пять раз проверили направление: находимся между 230° и 235°.
Вооружившись долгожданным радиопеленгом, я вошел в рубку, чтобы, проложив его на карте, хотя бы грубо определить, где мы находимся. Одним радиопеленгом с достаточной точностью этого не сделать. Нужно иметь хотя бы два, а еще лучше – три.
50
Аэропорт в Суве.
И – о ужас! Оказалось, мы в двух милях от рифов и нас несет прямо на них. Да к тому же я ошибся в расстоянии на целых 75 миль. Невидимое, тайное течение сыграло со мной плохую шутку. Нужно немедленно начинать идти против ветра курсом 120°.
Из всех событий тихоокеанской экспедиции мне никогда не забыть падение Джу, сломанную мачту, свирепый марааму, [51] марш к рифам Апиа и этот курс 120°. Прямо навстречу буре.
На карте вокруг маяка очертил зону предполагаемой видимости и быстро рассчитал оптимальный курс: он был близок к 130°. Но выдержать его на нашей лодке немыслимо. В лучшем случае сможем держать курс 205°, но это как раз идеальный курс, чтобы сесть на рифы.
51
Марааму – южный, часто очень свирепый ветер в Полинезия. Пользуется дурной славой, особенно опасен для малых судов.
Вся надежда – на двигатель. Завели мотор и помчались вскачь по волнам. Лодка зарывается носом. На нас хлынула лавина воды. Отовсюду летят водяные брызги. И каждые три секунды лодку сотрясает страшный, заглушающий рев стихии удар в дно. Ударяемся о воду, падая в бездну с многометровой высоты. Это все равно, как если бы «Джу» бросали на булыжную мостовую.
Сухой, полусухой, мокрый, совершенно мокрый! Теперь, сколько бы на тебя ни обрушивалось воды, сколько бы раз тебя ни окунали в нее, ты останешься совершенно мокрым.
В этот «прекрасный» полдень меня не покидает мысль: наш «киль», то есть соединительная планка между двух пластмассовых скорлуп, в любой момент может не выдержать и тогда лодка расколется пополам. Как яйцо, как пластмассовая мыльница.
Но мы продолжаем мчаться вперед.
Брызги больно бьют по лицу. Глаза налились кровью, и я почти ничего не вижу. Снял очки, потому что вода заливает их, и я не могу следить за показаниями компаса. Только бы лампочка у компаса не погасла!
Пока светло, решил залить в топливный бак канистру горючего, чтобы твердо знать, что его хватит на всю ночь. Только стал лить его в бак, как налетела огромная волна. Я мельком увидел ее за спиной. Она перекатила через плечи, за ней – вторая, третья.
Палуба на ладонь в воде. Вода попала в топливный бак. Заливное отверстие находится на палубе, и я не успел его закрыть: волной меня отшвырнуло к борту. Но все же остался в лодке. Вцепился в шкот. Канистра с горючим улетела за борт.
Двигатель продолжает работать. Видимо, попавшая в бак вода осела на дно. В голове промелькнуло: если бы двигатель вот так же работал перед Самоа, мы не попали бы в то отчаянное положение, когда совершенно беспомощные летели прямо на рифы.