С этим я справлюсь
Шрифт:
– Что случилось, дорогая? Поссорилась с приятелем?
Девушка в зеркале поискала платок, достала его и утерла лицо. Но поток слез иссяк не сразу.
– У меня тоже когда-то был дружок, – сказала женщина. – Давай-ка выпьем. И позволь мне угостить тебя портером. Эй, слушай, два портера сюда!
Она крикнула это официанту и навалилась грудью на край стола.
– Он был матросом, мой парень, этот единственный мой парень…
Марк не знал, кого взял в жены. И Роумэн не знал, с кем имеет дело. У них была надежда превратить меня в нормальную
– Я говорю ему: Берт, у тебя доброе сердце, но этого мало. Тебе придется быть преданным. Потом я уже поняла, какое глупое слово сказала. Но я имела в виду…
Преданный… Кто кому был предан? Только Марк, пожалуй, и был предан мне, больше никто. Я выпила портер, который заказала моя соседка. Сказала я ей хоть слово? Не могла вспомнить. А если бы я ей все рассказала? Что бы она ответила? Сама она имела дело только с нормальными вещами, которые просто неудачно сложились. У меня же опыт исключительно ненормальный. Допустим, я начну свой рассказ так: «Я воровка, а мать моя шлюха…»
Через минуту я снова посмотрела в зеркало и с удивлением увидела, что девушка что-то рассказывает. А растрепанная баба напротив неё молчит. То есть она перестала говорить и теперь слушает, раскрыв рот. И вид у неё ошарашенный и беспокойный, как у человека, подобравшего с земли червяка и обнаружившего, что это гремучая змея.
Наверно, я ей все рассказала. А может быть, и нет – не знаю. Однако я наговорила достаточно, чтобы у неё зародилось сомнение, не из сумасшедшего ли дома я сбежала. И это, полагаю, было недалеко от истины.
Рассказывая, я смотрела в зеркало и думала: вот, полюбуйтесь, перед вами Марни Элмер, прежняя Марни Элмер. Недурна собой, и хотя прошла огонь и воду, в сущности, никому никогда не хотела причинить вреда. Но с того дня, как она появилась на свет, людям от неё доставались одни гадости. Лучше бы мать придушила её, как того малыша.
Рассказывая, я словно освобождалась от ужаса и шока, которые на меня навалились. По крайней мере, я свободна, непрестанно напоминала я себе, потому что с тех пор, как вышла замуж за Марка, я все время отчаянно желала освобождения.
– Ну, вот и все, пожалуй, – сказала я. – Ты хотела знать, что у меня случилось. Теперь знаешь. Спасибо за портер. Можно мне тоже тебя угостить?
Соседка изумленно таращилась на меня.
– Я не чокнутая, не думай, – продолжала я. – А если и да, то не очень. Все, что я тебе рассказала, правда. Забавно, что иногда случается с людьми!
Я заказала портер для неё и бренди для себя.
Мне вдруг необходимо стало выпить. Впервые я поняла, почему некоторые люди пьют. Им приходится заливать боль внутри, боль от того, что они живут на свете.
Подошел официант, я ему заплатила, плеснула немного содовой и выпила весь бокал до дна, пока моя собеседница ещё только облизывала губы после первого глотка.
– Но почему ты бросила мужа, дорогая? Он тебе разонравился? – спросила она.
– Не
Сколько бы я ни говорила, бесполезно, она все равно никогда не сможет понять. Ведь для неё секс – что-то вроде удобного кресла, теплого камина или стаканчика портера. Не больше, но и не меньше. Откуда же ей знать, что он может пугать, вызывать отвращение, приводить в ужас; каким образом я объясню ей, что не в силах была преодолеть омерзения, не в силах с ним справиться? Испытывала? Или все ещё испытываю? Этого я не знала.
– Лучше пойду-ка я…
– Ну и напугала ты меня, дорогая. Такая молодая… В самом деле… Но я бы на твоем месте не переживала. Жизнь идет нормально, пока ты не расслабился. Того, что сделала твоя мать, не исправить, так? Откуда мне знать, что моя мамаша вытворяла в двадцать лет? В семьдесят она была добропорядочной старушкой, но это же совсем другое дело. Милая, да я и сама бы не хотела, чтобы мой ребенок обо мне все знал!
Когда я выходила из бара, коротышка в клетчатой кепке был тут как тут.
– Вас подвезти, мисс? Вам в какую сторону?
– В противоположную, – отрезала я.
– Да поехали, чего там! Будь хорошей девочкой. У меня отличный маленький «спрайт» за углом. Покатаемся для начала?
– Сам катайся, – сказала я, шагнув на мостовую. Он не отставал.
– Вон там, видишь? Красный. В прошлом году купил. Каталась на таком когда-нибудь? Стоит попробовать, скажу я тебе.
– С тобой конечно стоит, – бросила я, оттолкнула его и пошла прочь. Он сделал несколько шагов за мной, но потом передумал.
Я шагала по улице туда, где на холме стояла церковь. Уже стемнело. И на свет рождалась Мюриэл Уитстоун. Я пойду на Катберт-авеню и проведу там ночь, а завтра соберу вещичка и уеду. Сначала поеду в Саутгемптон, потом автобусом доберусь до Борнемута. Там сделаю другую прическу, подправлю брови и, может быть, ещё как-нибудь изменю внешность, а во вторник отправлюсь в Лидс. По сути дела, это столь же увлекательно, как и прежде: снова создавать новую личность, придумывать новую историю жизни. И если я на этот раз добуду деньги, то буду тратить их только на себя. И пошли все к черту!
У чугунных ворот церкви плакал ребенок.
– Что случилось? – спросила я.
– Я потерял маму, – сказал мальчик.
– Где ты живешь?
– Дейвидж-стрит, дом десять. Вон там.
Поразительно, оставлять ребенка в таком возрасте на улице, когда уже стемнело.
– Это далеко?
Он покачал стриженой головой,
– Там папа.
Нам было по пути.
– Я тебя провожу, если хочешь.
– Не пойду я туда.
– Почему? Может, твоя мама вернулась домой раньше тебя.
Он вновь заплакал, а потом закашлялся. Он ужасно кашлял. Я взяла его за руку и повела. При свете фонаря он показался мне худеньким и горячим… Одет нормально, но худой и горячий.