С Хейердалом через Атлантику. О силе духа в диких условиях
Шрифт:
– Удалось ли сотрудничество семи наций на борту «Ра»?
– Да, интернациональный экипаж вполне доказал свою жизнеспособность.
Три вопроса, и на все три ответ начинается с «да». Экспедиция задачу выполнила. «Шенандоа» не в счет, как бы ни были мы ей по-человечески благодарны.
Кстати, уже с Барбадоса самолеты несколько раз летали в район, где остался «Ра», пытались найти его, но безрезультатно. Там в те дни прошел
И все-таки сегодня, спустя год, мы опять в океане. И опять в контракте, подписанном каждым из нас, сказано: «…рискую и сознаю, что иду на риск».
А получилось так. В Египте, куда мы прибыли по официальному приглашению (это была целая череда визитов – экипаж «Ра» посетил ОАР, гостил в Советском Союзе, ездил в Норвегию, в Италию), – в Каире, после очередного торжественного обеда, Тур вдруг заявил, что хотел бы отобедать еще раз.
Мы собрались в отеле, сугубо своей компанией, и Тур завел речь издалека.
Он сетовал, что фильм, снятый на «Ра», не совсем удачен, не хватает кадров с океаном и кораблем, – а как было снимать такие кадры, если на «Ра» отсутствовала надувная лодка? И еще кое-чего на нем не имелось, а то, что имелось, действовало не всегда безотказно, рулевые весла, к примеру, – только теперь вполне ясно, как их делать и из чего. Что ж, путешествие было как бы черновое, мы испытывали судно и самих себя, и, разумеется, испытания прошли прекрасно, но ведь это лишь испытания…
– А что если я буду строить второй «Ра»?
Выпалил и взглянул на нас в упор, на каждого, и мы поняли, что он уже все для себя решил, и сколько бы он, продолжая, ни подчеркивал, что разговор теоретический, что как там будет, еще неизвестно, – мы слушали и понимали: суть не в рулях и фильме. С момента, когда мы ступили на палубу «Шенандоа». – пусть до финиша оставались считанные мили, неважно, – с той минуты мы автоматически обрекли себя на новую попытку, потому что эксперимент должен быть чистым, потому что Тур не из тех, кто решает проблемы «в общем и целом».
Норман согласился, и Карло согласился, и Жорж, и Абдулла, и Сантьяго, и я, и сразу условились, что беседа наша до поры секретная, подняли рюмки и забыли о ней, жили как прежде, – но семена были брошены. Мы снова становились матросами «Ра».
«…Однажды зимой, в солнечный день, между двумя взрывами смеха Сантьяго мне сказал: “Что ты скажешь, если узнаешь, что есть «Ра-2»”? Я не сразу смогла ответить, а когда ответила, то примерно так: “Я скажу, что «Ра-2» возможен в твоей жизни, но не в моей”. Вечером я спросила: “Ты действительно опять уедешь?” – “Да”. – “А другие?” – “Да, все решились”. – “Тогда сделайте судно понадежнее, я не могу каждый год помирать от страха”».
Это из записок жены Сантьяго, Андре. Кстати сказать, именно Сантьяго и пришлось «делать судно понадежнее», он разыскал
Всю зиму мы готовились к плаванью, утрясали служебные и личные дела, уговаривали близких и начальство – и стремились сохранить тайну, об этом просил Тур. Он хотел обойтись без рекламы и преждевременных сенсаций.
В январе я выступал в Московском телевизионном театре, и неожиданно ведущий на весь зал объявил:
– Друзья, это путешествие для Юрия Сенкевича не последнее, уже строится другой «Ра»!
Я оторопел, едва дождался, пока окажемся за кулисами, бросился к нему: «Что ж ты делаешь?!» А он говорит: «Это напечатано в сегодняшнем номере “Московского комсомольца”».
Да, шила в мешке не утаишь. И все-таки мы таили его, как могли, пока не наступила весна. Секреты кончились в мае. Опять Сафи, марокканский порт, и опять кипит работа. Корабль почти готов – что значит «почти», лучше не объяснять, это значит разрывайся пополам, затыкай двадцать дыр и беги за сотней зайцев, а ведь кроме корабля есть и багаж, вода, продовольствие, которое надо собрать, упаковать, погрузить.
У нас был сарайчик на берегу, он по площади примерно соответствовал «Ра-2», и вот в нем мы трудились в поте лица, раскладывали груз в пакеты, пересыпали рисом, чтобы адсорбировалась влага, прикидывали, где и что разместится.
Провианта набиралось несусветное количество, и способствовала этому главным образом жена Тура, Ивон.
Она приносила в сарай самые невероятные морсы, сиропы, соки. Мы ужасались: «Зачем это?» – «Ничего, мальчики, берите! Вы же будете совсем одни, удовольствий, радостей никаких, а как приятно посидеть в холодке и пососать лимонную конфетку!»
Здесь настает пора сказать хотя бы несколько слов об Ивон, и я это делаю с радостью и глубокой признательностью.
Первым тостом, который мы провозгласили на Барбадосе после прошлогоднего плаванья, был тост за Леди «Ра». И это вовсе не было формальным актом вежливости: пусть простит меня Тур, я очень его люблю, но временами мне – и не только мне – казалось, что жену его мы любим больше.
Она сама обшивала матрацы, на которых мы спали. Помнила, что Сантьяго предпочитает жесткие зубные щетки, а я – мягкие, что Жорж обожает спать на высокой подушке, а Карло – вообще без подушки. Учитывала наши пристрастия и уважала слабости. Съестное, снаряжение, бухгалтерия – все это лежало на ней, она за всем следила и все успевала.
Наряду с прочим, она еще перестукивала на машинке книгу, которую Тур за зиму не успел закончить и сейчас срочно дописывал, прячась в развалюшке рядом со стапелем.
В день, когда «Ра-2» предстояло крестить и спускать на воду, – опять цитирую записи Андре – женщина женщину застала врасплох:
– Ивон, вы ли это? Вы плакали?
– Да.
– Почему?!
Выяснилось, что Ивон только что перепечатала главу, где говорилось о затопленной корме, о сломанных веслах, о ветре и волнах, против которых мы были беззащитны.