С кратким визитом (сборник)
Шрифт:
Заполняя блокнот информацией из купленной базы данных, Владимир еще не представлял, как ею распорядится. Но одно из своих предположений проверил сразу же. Позвонил клиенту в офис.
Трубку, по-видимому, взяла секретарша.
– Фирма «Пи-плюс», – сообщила она глубоким контральто. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. Можно господина Седикова?
Крепости без боя не сдаются. Тут же последовал вопрос: кто его спрашивает?
Фризе, как они и условились с клиентом, назвался Рябоконем. На тот случай, если кто-то заинтересуется, уж не тот ли это Фризе, который занимается частным сыском. Фамилия Фризе не так уж часто встречается.
– Сейчас посмотрю, на месте ли он, – сообщило контральто.
Не меньше минуты сыщик наслаждался музыкальными пассажами «Этюда для Элизы». Потом услышал щелчок, еще один и, наконец, скучный, бесцветный голос Седикова.
– Здравствуйте, Владимир Петрович. Есть новости?
– Новостей нет. Есть вопрос. Всего один. Августом нарекли вас родители?
– А кто, по-вашему? Правительство?
– Признаю, вопрос задан неточно. По паспорту вы тоже Август? Не Августин?
– Август! Август! – сердито буркнул Седиков.
Фризе улыбнулся. Такая интонация ему нравилась больше. Он не выносил скучных, бесцветных голосов.
– И не Авелем? Не Авениром?
– И не Авесаломом! Список можете не продолжать. Ответ будет все тот же. А в чем, собственно, дело?
– Спасибо, Август Николаевич, – ласково сказал сыщик, сделав ударение на Августе. – До скорой встречи.
Фризе положил трубку и некоторое время сидел, рассеянно глядя в окно. Сегодня день опять выдался солнечный, жаркий, но в кабинете было прохладно. Год назад Владимир поддался на уговоры своей молодой приятельницы и оборудовал квартиру кондиционером. А старые рамы заменил тройным стеклопакетом. Теперь шум с улицы и со двора не проникал в комнаты, воздух приятно бодрил. Но после двух-трех месяцев эйфории от бытовых новшеств Фризе стал замечать, что накатывавшие на него время от времени приступы меланхолии стали более продолжительными. Может быть, сказывался возраст – тридцать девять? А может быть, отсутствие семьи. Подруги появлялись в его большой квартире – иногда даже надолго – и снова исчезали. А он оставался один. Но по-прежнему считал свою свободу – или одиночество? – благом. А приступы тоски и раздражительность объяснял тем, что жил теперь за тройными рамами, как в безвоздушном пространстве. И не слышал «шума городского». Как он шутил: «биения подлинной жизни». Сбивался с ритма.
У Владимира сохранились воспоминания о том, как в детстве, вернувшись ранней осенью с дачи на Николиной Горе, он с удивлением прислушивался к непривычным звукам, проникавшим в детскую комнату сквозь приоткрытое окно: к дальним звонкам трамваев, сигналам автомобильных клаксонов, резкому женскому голосу, звавшему неизвестного ему Лёвика домой ужинать. Под эти звуки маленький Фризе засыпал. А просыпаясь, слышал, как разгружают под окнами ящики с батонами из хлебного фургона. И даже чувствовал достигавший шестого этажа аромат горячего хлеба.
С годами перезвон трамваев исчез, как и сами трамваи. По ночам во дворе звучали задушевные и немного заунывные песенки: «Виновата ли я, виновата ли в чем…» Пели: «Вот кто-то с горочки спустился…»
Пели почему-то одни девушки. Он выяснил потом, что эти девушки приехали по набору из соседних областей учиться в ПТУ.
Слова про «виноватую» прочно засели в памяти. Он слушал песню не один. Рядом была нежная большеглазая подруга. Его первая настоящая любовь.
Потом по ночам пели под гитару доморощенные барды. Они мешали спать. Но когда внезапно, словно по мановению волшебной палочки, все они куда-то исчезли, вечера и ночи осиротели. И даже звуки тотальной какофонии, несущиеся из динамиков выставленных на подоконники кассетных беспредельников, не так раздражали, как гробовая тишина, воцарившаяся за тройными стеклопакетами.
«Город не разбудит вас! – давила на психику обывателя агрессивная реклама. – Окна Хоббит без шума и пыли!» Что ж, шума действительно не было, а вот пыль… Но пыль есть и на Луне.
Фризе наконец отвел взгляд от окна. Только еще не хватало, начиная расследование, впасть в «грех уныния» из-за каких-то неясных душевных вибраций.
Он заставил себя вернуться ко всем этим многочисленным господам Седиковым с красивыми непривычными именами. Вставил диск в ноутбук, но вместо того, чтобы нажать на клавишу с буквой С., нажал на Ф. И отыскал Фризе.
С некоторым самодовольством он убедился в том, что человек по фамилии Фризе в столице всего один. Фризе Владимир Петрович. Адрес был указан точно, а метраж квартиры на десять метров побольше, чем значился в жировке, которую присылали для оплаты из ДЭЗа. «Боже мой! Да у них здесь метраж каждой комнаты отмечен! И какой дом – кирпичный или панельный».
Данных на Седикова Августина Николаевича из Козицкого переулка на диске было немного: номер дома, номер квартиры, этаж… Сведения о самом доме. Построен в 1909 году, в 1936 году подвергся реконструкции, в 1992-м – капитальному ремонту. Общая площадь квартиры – 251 метр. Пять комнат. Августин Николаевич проживал в Козицком переулке с 1998 года. В девяностые приобрести такую большую квартиру могли только очень богатые люди.
Еще сотню баксов сыщик потратил на то, чтобы выудить кое-какую информацию о самом хозяине квартиры. Ее сообщила паспортистка жилуправления, расположенного тут же, в Козицком переулке. Худенькая, чернявая – чеченка, решил Фризе, – она долго рассматривала его лицензию частного сыщика. Даже посмотрела на просвет. Владимир чуть было не предложил ей попробовать ксиву на зуб, но остерегся. Вынул из кармана новенький зеленый стольник и внаглую положил перед ней. Контакт был установлен.
Августин Николаевич – паспортистка величала его Августом – владел крупным туристическим агентством «Тише едешь – больше увидишь». Такое странное название объяснялось просто: агентство возило туристов по всей Европе и Малой Азии на автобусах. И процветало. По словам паспортистки. Она говорила о Седикове восхищенно, с придыханием. Фризе подумал о том, что Августин, наверное, широкая натура и не скупится на подарки. И подивился, с какой легкостью дама «сдает» квартировладельца.
– Мужик классный, – сказала паспортистка. – А жена…
– Кошелка?
– Если бы! Мегера. На сто один процент. Но красивая. Знаешь, дорогой, что такое красивая мегера?
– Понятия не имею, – с улыбкой отозвался Фризе. Он даже простил чернавке неожиданное обращение на «ты». У него появилось предчувствие, что нелюбовь к супруге Августина заставит женщину выболтать кое-что поинтереснее. Но в своих ожиданиях сыщик обманулся. В мозгу женщины сработал какой-то запирающий механизм, и она оборвала себя на полуслове. Владимиру даже показалось, что он услышал шлепок, с которым паспортистка захлопнула рот.
– Все-все! Кончайте выпытывать. – Она вышла из-за стола и остановилась перед сыщиком. – Я закрываюсь. Обед. Имею право?
– Приятного аппетита, – усмехнулся Владимир и тоже поднялся. – На обед вы сегодня заработали.
Он думал, что паспортистка обрушит на него поток брани, а то и кинется с кулаками. Но услышал лишь презрительное:
– Э-э, джигит…
И горянки умеют сдерживать свои эмоции.
«Поделом мне, – думал Фризе, выходя из пропитанных сыростью катакомб жилуправления. – Покупаешь человека – не попрекай его за жадность. Если и встречаются на земле праведники, ты в их число не входишь».