С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
– Зачем же, мне нетрудно.
– Вам сегодня нечего делать? – вдруг спросила женщина. – Давайте сходим в кино.
– Какое кино, у меня сегодня стирка.
– Хотите, давайте вместе постираем, отдохнем и пойдем. – Кате была подозрительна эта настойчивость, и она затруднялась ответить.
– Не хотите – не надо, – отступилась женщина. – Тогда до свиданья.
Радуясь освобождению, Катя сказала:
– Будет время – заходите в магазин.
– Спасибо, – сказала дама и вдруг неожиданно поцеловала ее.
Катя
Настя шла по улице, поглядывая на номера домов и сверяясь с адресом, записанным на полях газеты.
Свернула в подъезд, поднялась по лестнице и позвонила в дверь.
Ей открыла школьница лет пятнадцати.
– Толя дома? – спросила Настя.
Но школьница смотрела на нее и не отвечала.
– Мне нужно Толю, он дома? – еще раз спросила Настя.
– Толю?.. Его нет, – ответила наконец девочка. – Но он, может быть, скоро придет. Подождите его.
Настя поколебалась, но прошла.
– Пальто можно повесить здесь.
Настя сняла пальто.
– Сюда, пожалуйста. Садитесь, можете почитать.
Настя села и взяла с полки книжку.
Девочка до ее прихода делала уроки и снова пристроилась к тетрадкам, но за дело не принималась. Она во все глаза смотрела на гостью. Взгляд у нее был прямой и несколько даже мрачноватый, какой бывает в этом возрасте у натур целеустремленных и сосредоточенных.
– Простите, какое у вас удивительное лицо! – сказала она. – Кто вы? Если не хотите, можете не отвечать.
– Почему? Зовут меня Настя, я работаю в магазине.
– Это правда? Хотя – простите, – какие основания у меня не верить. Вы хотите, чтобы вас звали Настя? Хорошо, я так вас и буду звать. Знаете, до четырнадцати лет я была гадким утенком. Когда я поняла, что могу кому-нибудь нравиться, я потеряла к этому интерес и стала синим чулком. Сначала я думала о людях лучше, чем они есть, потом – хуже, чем они есть. А теперь вижу, что все гораздо обыкновенней. Вы со мной согласны? Меня зовут Ирина.
– Не знаю, по-моему, на свете много необыкновенного.
– Это почти цитата, – улыбнулась Ирина. – Из Шекспира. Раньше мне казалось, что в подонках есть что-то привлекательное. Сильные, свободные люди. А как вы относитесь к подонкам?
Настя удивилась.
– Это хорошо. Я тоже поняла, что они отвратительны. Не потому, что я идейная, я и правда так думаю. Вообще, может быть, дело в возрасте, но все меняется. Раньше я ждала, что любовь придет одна, как солнце. И вот – я не могу влюбиться. Хочу! Влюбиться чисто, ничего не требуя взамен. И – не могу.
– Может быть, еще не время? – предположила Настя. – Я намного вас старше и то…
– Я поняла вас. На всякий случай готовлюсь к одинокой старости, когда я буду вот такая, – она втянула щеки, показывая, какой будет. – Но мне нужно кого-нибудь почитать. Если я никого не буду почитать, я буду чувствовать себя сумасшедшей. Странное ощущение: мне кажется, если бы вы только захотели, я бы пошла за вами куда угодно.
– Все-таки молодость – это страшная вещь, – сочувствуя и переживая, проговорила Настя. – Надо быть мудрой, надо быть очень мудрой.
– Вам это как-то удалось. Вы и хороши собой, вы и умная, и скромная, а это, может быть, главное. Но откровенность за откровенность. Настя! Я не знаю, какие у вас отношения с Толей. Он мне брат, и я его люблю. Но, поверьте мне, – он не стоит вас! Я знаю его пятнадцать лет. Нет, он хороший. Но при всех его качествах – вас он не стоит.
– Злая ты девка, – сказала Настя. – Сейчас это у вас модно: сердитые молодые люди. Но если молодые люди сердитые – это еще полбеды, а вот если женщины станут все злые, что тогда за жизнь начнется, ты себе представляешь?
Больше ей не хотелось разговаривать, она встала и пошла к двери.
Но девочка побежала за ней на лестницу и крикнула вниз:
– Я поняла вас! Вы считаете, что главное – это доброта… Но постойте, как же тогда понять Гамлета: «Чтоб добрым быть, я должен стать жесток?..»
Настю волновали противоречивые чувства.
Как-то в школьном кружке юннатов я видел растение, которое посадили вверх корнями. Нечто подобное случилось с Настей: корни ее прежней жизни были вынуты из земли и повернуты к солнцу. И как сразу стало светло! Но за воздух очень трудно держаться…
Странное дело – когда Настя удивлялась и улыбалась, встречные прохожие, глядя на нее, тоже удивлялись и улыбались. Когда же ее одолевала рассеянность – с прохожими происходило то же самое.
Она и не заметила, как снова оказалась у своего магазина. Он был уже закрыт, но сквозь стеклянную дверь в глубине была видна другая, полуотворенная дверь в конторку. Там горел свет и за столом сидел Яков Алексеевич. Он что-то писал, придерживая бумагу протезом правой руки.
Подняв голову, Яков Алексеевич вгляделся в сумрак магазинного помещения. Из-за наружной стеклянной двери, из уличного света фонарей прямо на него смотрела женщина. Он узнал ее сразу. Она смотрела приветливо и, казалось, хотела войти.
Яков Алексеевич поднялся и подошел к наружной двери.
Женщина кивнула ему.
Яков Алексеевич тоже кивнул, они же были знакомы.
Женщина повертела рукой, показывая, что просит открыть ей дверь.
Яков Алексеевич вернулся в конторку, взял ключи и от волнения присел на стул, но так, чтобы она не видела. Потом он встрепенулся и заторопился к двери.
Женщина была там.
Яков Алексеевич отпер дверь.
Деликатно, не заходя внутрь, она сказала:
– Меня прислала к вам Настя. Ей неудобно, что она в такое время взяла отпуск, как раз отчетность… И она просила вам помочь.