С любовью, бывший
Шрифт:
***
Майя охает, когда немного тянет вниз белые боксеры, оголяя немного член. Еще одно движение, и он как черт из табакерки выпрыгивает наружу, головкой салютуя ей в знак приветствия. Мартышка пытается отодвинуться, но я хватаю её за плечи и удерживаю в том же положении. Готов кончить только от вида её головы, возле паха. Успокаиваю себя тем, что уже скоро минет станет нормой в её понятии. Осталось немного. Только сбить барьер, удерживающий нас обоих.
Сбрасываю жалкий клочок тряпки, и перекладываю
Её упругая грудь то поднимается вверх, то опускается вниз, привлекая к соскам абсолютно все моё внимание. Протягиваю руки к её белью, и медленно стягиваю их. Рыкаю, когда мартышка приподнимает бедра, помогая мне избавиться от почти последнего клочка одежды. А когда они отлетели в сторону, и рядом с ними приземлился лифчик, то, как по команде у нас слетели тормоза.
– Я согласна к приказам. – Шепчет мартышка, задницей елозя по мягкому пледу.
– Да срать на твоё мнение. – огрызаюсь в ответ, и наклоняюсь, проводя влажным языком по твердому соску.
Мартышка, смотрит не отрывая взгляда, ловя каждое движение языка, будто хотела оставить в памяти все, вплоть до последнего вдоха.
За руки поднимаю её, усаживая к себе на колени, и секунду наслаждаюсь видом раздвинутых ног. Вид, который с ума сводит, стоит только еще раз опустить взгляд. Мартышка краснеет, когда видит, куда я смотрю, и пытается прикрыть себя руками.
– На том камне, я успел вылизать каждый сантиметр между твоих ног. – шепчу в шею, прикусывая кожу, в надежде, что такие слова немного успокоят ее, и отгонят стеснение.
– Чем тебе угрожали, мартышка? – вопрос, который не оставляет меня в покое. – Чем? – Раздвигаю ноги еще сильнее, и провожу членом, размазывая по коже всю влажность.
Майя выгибается, и приходится поддерживать её под спину, не давая упасть.
Смотрит на меня затуманенным взглядом, и продолжает молчать.
– Чем тебя запугали? – уже рычу, на сантиметр, входя в неё и тут же убирая бедра.
– Сестрой и папой. – Орет мартышка, выталкивая из себя всю боль того времени.
Самое поганое, что я не смогу изменить прошлого. Не смогу защитить Майю и успокоить. Сказать, что не позволю никому причинить ей вред. И это блядь убивает меня. Убивает осознание того, какие суки живут рядом. Те, кто так запросто может сломать чью-то невинную жизнь, надавливая на единственное, и самое родное.
Поворачиваю её голову к себе так, чтобы суметь поцелуем стереть из памяти все дерьмо, которое произошло из-за меня. Пальцем провожу по влажным складкам, еле касаясь набухшего клитора. Она стонет мне в рот, хватая за волосы, прижимая ближе к себе. Её хриплое порывистое дыхание – опаляет.
– Хочу тебя, мартышка. Я столько ждал, что не могу больше
– Глеб… – Сильнее сжимает мои волосы, но я отодвигаю руки, перекладывая Майю спиной на кровать.
Вдалбливаюсь в рот языком, разводя её длинные ноги в разные стороны.
Мысль одна – нужно прямо сейчас войти в нее, и трахать так, словно от этого зависит моя жизнь.
Но я первый.
Знаю, что первый.
Поверил словам в записке.
Уверен, что не врала она. Да и я отличо знаю своих родственников.
Аккуратно развожу ноги в разные стороны, и, обхватывая ладонью член у самого основания, медленно вхожу в нее, тут же проглатывая громкий крик боли.
***
Убить всех родственников, сдохнуть самому, воскреснуть и молить о прощении.
Она ведь на самом деле никогда...
Девственница.
Я всегда был уверен, что их уже не существует на этой земле. Блядь. Телки дают каждому направо и налево, раздвигая ноги по первому зову. Каждая ведется на фирменные часы и брелок от дорогой тачки. А тут…
Сука.
Тело онемело. Я в ней, смотрю прямо в глаза, но боюсь даже двинуться. Боюсь снова причинить боль. Шок до горла достал, лапами своими сдавил всё, и перекрыл доступ кислорода.
Конечно, после её записки, где черным по белому было написано, что под угрозами мартышку заставили соврать, я предполагал, что такое возможно. В какой-то момент, понял, что так и было. Но не был готов к доказательствам.
Не был готов к её слезам, которые поочередно скатывают по щекам одна за другой. Майя сейчас больше похожа на спящую принцессу, с открытыми глазами. Только вот вряд ли поцелуй морального урода разбудит её.
Сколько намёков, сколько громко сказанных слов.
Блядь, да я целый год мысленно вырывал её сердце, и скармливал его голодным собакам. Хотя должен был резать других. Защищать своё. Оберегать.
– Мартышка, как... – блядь, это у меня сейчас голос дрожит?
– Если ты сейчас остановишься, и свалишь откручивать чьи-то головы, то меня больше не увидишь. – Грозно так, с эффектом от мокрых глаз, хнычет Майя, теплой ладошкой гладя меня по руке.
А я застыл, как холодец в холодильнике. Мне настолько хреново, что смысл её слов доходит до тугой башки с заметным опозданием. А когда всё-таки доходит, понимаю одну, самую охрененную вещь: «Аверина меня не ненавидит». Это блядь настолько круто, что я на секунду скидываю с себя тяжкий груз, медленно погружаясь в тесноту, к которой меня подпустили.