С любовью, Рома
Шрифт:
Ведь понимание всего этого пришло слишком поздно, когда он тоже дошёл до точки невозврата.
— Как ты могла всё разрушить?! Я тебе этого никогда не прощу.
Вот и выходило, что душевные раны были слишком свежи, чтобы идти на поводу его сегодняшней прихоти. Не знаю, зачем он пришёл. Наверное, чтобы последнее слово всё-таки осталось за ним.
Ну что ж, любимый. Ты победил. А я проиграла по всем статьям. Досадно только то, что это
Я сидела на краешке кровати и смотрела перед собой, гоняя в сознании свои отчаянные мысли, пока Ромка точно так же наматывал беспокойные круги по нашему номеру. До меня только дошло, что всё это его самодовольство было напускным, а на дне карих глаз плескался неподдельный ужас.
— Как ты узнал про свадьбу? — зачем-то спросила я. Я была готова пойти на всё, лишь бы разрушить эту оглушающую тишину.
— Ты сама мне сказала, — будто бы с облегчением озвучил очевидное Ромео.
— А про дату? Где, когда, во сколько?
— А, ты об этом, — наигранно удивился он. И, выдержав драматическую паузу, огорошил меня: — Белов твой сказал.
С изумлением вскинула на него глаза. Не веря в услышанное. Денису-то зачем это нужно было?
— Написал в соцсетях, — тем временем продолжал Чернов, — предложил встретиться. Я сначала послал его, а потом… потом всё-таки пришёл. Вот он мне и сказал, что вы сегодня расписываетесь. Думал, издевается, но твой Белов оказался парень не промах. Пообещал, что если я оставлю всё как есть, то он сделает всё возможное и невозможное, чтобы этот брак стал самым настоящим.
В груди предательски защемило. И вовсе не из-за действий Дэна, его логику мне ещё предстояло понять. Но вот Ромкины мотивы… они как сотни осколков стекла летели мне прямо в сердце, ведь, как ни крути, выходило, что он просто не собирался уступать меня другому из чувства… противоречия, которое лежало в основе его существования.
И как я ни пыталась сдержаться, глаза тут же наполнились слезами. Смешно, но за последние две недели я ни разу не плакала, уверенная, что не заслуживаю жалости, даже от самой себя. А тут… Тут не справилась, и одинокая слеза скатилась по моей щеке.
— Соня, — выдохнул Ромка, после чего, широким шагом преодолев расстояние между нами, сделал невероятное — рухнул на колени передо мной. — Только не плачь…
Его голос странным образом дрожал, однако взгляда он не прятал и всячески старался смотреть мне в лицо. Медленно поднял руку в попытке коснуться моей влажной щеки, но в последний момент я отвернулась. Ромка, горько усмехнувшись, развернулся и сел на пол у моих ног, оперевшись спиной о кровать.
— Знаешь, я о стольком успел передумать за эту неделю…
— О чём? — скорее по инерции спросила я, чем из реального интереса.
— О многом, — уклончиво ответил, будто бы создавая интригу. Но мне было всё равно. Больше я вопросов не задавала. Он помолчал какое-то время, потом продолжил: — Я, когда из Питера сюда, домой, ехал, всё время циклился на мысли, что не хочу без тебя. Не могу…
— Однако, как всё изменилось, — сострила я, правда, особого злорадства или сарказма в себе не обнаружила.
— Мои всё что-то пытались доказать, спорили, пальцем тыкали и твердили, что я не понимаю главного.
— Да? И что же главное?
— До этого мы дойдём. Но сначала я должен тебе кое в чём признаться.
Несмотря на накатывавшую апатию, сердце моё тут же болезненно сжалось в ожидании самого страшного. Даже уши захотелось заткнуть, но я велела себе оставаться на месте и быть стойкой.
Рома провёл рукой по полу, а потом внимательно всмотрелся в свою ладонь, проверяя, насколько она чиста.
— Все эти годы я был на тебя очень зол.
Таки заставила себя посмотреть на него. Ромка был мрачен, но агрессии в нём не ощущалось, только горечь.
— Злился из-за того, что ты в этой истории выбрала не меня…
— Ром, она моя мама! — всплеснула я руками.
— Знаю, — поспешил он успокоить меня, даже ладонь вперёд выставил, словно прося повременить с выводами. — И я скажу тебе больше… Случись с моими что-нибудь такое, я бы… поступил так же.
На какую-то йоту, но стало легче.
— Это я сейчас понимаю, а тогда… Я убеждал себя в том, что понимаю тебя, что у тебя не было выхода… Повторял и злился, особенно после того, как ты заявила, что я должен уехать.
Тут я вспыхнула, хотелось защититься, вот только не понимала, от чего именно, потому что, так или иначе, он был прав.
— Но, согласись, тебе там было хорошо.
— Угу, — нехотя кивнул он. — Я тебе больше скажу: по приезде в Питер я испытал… облегчение.
На глаза вновь навернулись слёзы. И вовсе не от обиды. Просто всё было настолько сложно, что даже дышать было больно.
— Но я не мог признаться в этом даже самому себе. Потому что… потому что было стыдно, потому что на тебя злился… Потому что боялся твоей правоты.
— Ром…
— Нет, не говори пока ничего. Я три года прожил с уверенностью, что не хочу жить без тебя, а ты… наоборот, стремилась к независимости от меня.
— Не от тебя…
— Да знаю. Теперь знаю… Мне очень жаль, что в последнее время был настолько невнимателен к тебе, что не заметил твоей депрессии… Я предпочитал убеждать себя в том, что тебе просто грустно без меня, потому что… мне хотелось, чтобы ты нуждалась во мне, чтобы тоже не могла без меня.
Признания давались ему непросто, голос звучал глухо и незнакомо, а ещё Рома всё это время прятал от меня глаза, как если бы ему было стыдно.