С любовью, Рома
Шрифт:
— Плохо? — обеспокоенно спросила она.
Я так и не смогла выдавить из себя хоть слово, поэтому просто кивнула. И тогда она сделала невероятное — положила мою голову к себе на колени и просто велела:
— Тогда плачь.
И я действительно разревелась. Мамины руки осторожно скользили по моим волосам. С печалью отметила для себя, что в детстве не умела ценить родительскую ласку. Зато сейчас… сейчас я понимала, что вся моя забота о матери не ушла в пустоту. Моих проблем это не решало, но на душе становилось чуточку теплее.
Осень
Хуже всего было притворяться перед Ромой, что со мной всё в порядке. Меня не покидало опасение, что если он узнает о моём состоянии, то непременно щёлкнет пальцами и победоносно заявит: «А я ведь знал…» Нет, я прекрасно осознавала, что он так не сделает, да и вообще постарается всячески помочь… Вот только я совершенно не понимала, с чем именно мне нужна помощь. Мне просто было плохо… В голову лезли всякие дурные мысли из серии, что я не справляюсь и всех подвожу.
Не знаю, сколько бы ещё я проходила вот так, сходя с ума от отчаяния, но, как всегда, вмешался случай.
Мы с мамой приехали на плановый визит к психиатру. Год назад мне удалось найти чудесную женщину, которая не просто с заботой отнеслась к моей матери, но и чисто по-человечески оказывала мне поддержку.
— Ну что ж, Лариса Игоревна, — подвела итог встречи Маргарита Ивановна, — я смотрю, у вас всё хорошо.
— Да, — согласилась мама с самым серьёзным видом. — Всё хорошо… Если бы только Софьюшка постоянно не плакала.
Её признание меня удивило. Я так старательно скрывала от мира свои печали, поэтому и не могла предположить, что мама всё видит.
— Плачет? — удивилась врач и перевела свой внимательный взгляд на меня, после чего кивнула головой, наверное в такт каким-то своим мыслям. — И вообще плохо выглядит…
Я попыталась было возмутиться, что вообще-то я здесь и всё слышу, но в результате окончательно сникла, расстроенная тем, что даже малознакомые люди видят меня насквозь. Кажется, я всё больше превращалась в унылое говно.
— Соня, а придите ко мне завтра без мамы, — то ли потребовала, то ли попросила Маргарита Ивановна.
А уже через неделю мне поставили диагноз — депрессивное расстройство.
***
— Да пойми же ты, — учила меня уму разуму Маргарита Ивановна, без церемоний переходя на ты, — в этом нет ничего ужасного. Каждый десятый сегодня так или иначе страдает от депрессии.
Я не спорила. Лишь сидела на стуле с неестественно прямой спиной и сверлила взглядом выписанный мне рецепт на антидепрессанты.
— Скорее всего, это даже никак не связано с твоей матерью?
— А с чем тогда? — поникшим голосом уточнила, уже мысленно ставя на себе крест.
— Да с чем угодно. Вот поэтому ты сначала пойдёшь и сдашь анализы на гормоны.
— А если они в порядке…
— А если они в порядке, значит, твоё состояние вызвано не
— Что с этим делать?
— Я бы порекомендовала курс психотерапии.
— У меня нет на это денег.
И желания…
— Таблетки должны будут дать положительный эффект, но если ты не изменишь свою жизнь, то велика вероятность, что симптомы вернутся.
— Изменить? Как?
— Тебе нужно ещё чем-то себя занять, помимо работы. Общаться с друзьями.
— Но у меня нет друзей, — пробормотала бледная тень меня. Я сидела у врача и ныла о своей никчёмности, и от этого мне становилось только хуже. Как если бы я больше не могла быть собой.
— Найди, — с нажимом велела Маргарита Ивановна. — Найди себе друзей, увлечение, хоть что-то.
Антидепрессанты дали мне неплохой толчок, позволив взять себя в руки. И уже на новогодних каникулах Ромку встречала вновь улыбающаяся я.
***
Наше время
— Почему ты ничего не сказала?! — не на шутку разозлился Чернов. Его и так штормило от всех пережитых сегодня эмоций. А тут ещё я со своими признаниями.
— А почему ты молчал про результаты своих анализов? — устало подняла на него голову: смотреть ему в глаза было настолько непросто, что я до последнего предпочитала рассматривать песок под ногами. Мы шли вдоль водной кромки и изводили друг друга болезненными признаниями.
— Это другое, — упрямо вздёрнул он подбородок.
— Не думаю…
Но он так и не принял мой довод. Пришлось всё-таки пояснить.
— Мне было стыдно.
— За что? Тебе же сказали, что сейчас эта штука распространённая…
— Мне много чего сказали, — тщательно выговорила я, набираясь терпения. Нет, я не злилась, но и чтобы объяснить то, что я переживала тогда, сил требовалось порядком. — Вот только облегчения это не приносит. Потому что головой ты реально всё понимаешь. Понимаешь, что нужно собраться, понимаешь, что со всеми проблемами можно справиться, понимаешь, что не так уж и всё страшно… Но твои эмоции раз за разом берут верх над тобой. И это пугает невероятно, потому что оказывается, что твои мысли тебе не подвластны, а голос разума… бессилен.
— Как если бы твоё тело предало тебя и перестало подчиняться, — вдруг продолжил он мою мысль.
— Именно.
***
Самым сложным было убедить себя, что я должна радоваться тому, что Рома так ничего и не заметил. Не знаю, бывает ли ложь во благо, но в нашем случае я убеждала себя, что иначе никак.
Боялась ли, что он откажется от меня, узнав о моих психических проблемах? Нет. Но чувство стыда сжигало меня изнутри. Какая ирония, я так боялась повторить мамину судьбу, что на фоне этого таки сорвалась в депрессию.