С мандатом губкома
Шрифт:
И тут только Гриня увидел пустой правый рукав мужика.
— Простите, — промямлил он смущенно.
— Ничего, — кивнул тот. — Ваши документы?
Гриня подал свой мандат. Спиридонов развернул его и, отдалив от глаз, стал медленно читать, шевеля губами.
Заметив, что старшой закончил чтение, Кашин спросил:
— Скажите, пожалуйста, где у вас Лагутин остановился?
— Какой Лагутин? — спросил, в свою очередь, Спиридонов.
— Ну, с обозом-то, с чоновцами.
— A-а. Они, товарищ
— Как? А разве они не останавливались ночевать?
— Нет. Покормили коней и отправились дальше еще засветло.
— Экая досада, — искренне огорчился Гриня. — Мы ж с ним должны быть, у нас даже и... — Гриня вовремя прикусил язык, вспомнив, что «оружие» висит у него на боку. И вместо «оружия нет», Гриня вынужден был, поколебавшись, сказать: — ...и транспорта нет. Коня-то нам только до Старокумска дали в надежде, что здесь мы Лагутина захватим.
— А проездные вы получили? — поинтересовался Спиридонов.
— Получили. И проездные и суточные.
— Ну, тогда я вас утречком отправлю. За миллион довезут вас до Новокумска.
— А на чем?
— Уж на чем получится. Это мне надо еще посмотреть, кто у меня нынче гужповинность не выполнил.
Затем, велев следовать за собой, Спиридонов направился по селу.
Гриня предложил ему сесть на воз, но тот отказался:
— Тут два шага.
Спиридонов и, верно, вскоре остановился у одной избенки, постучал пальцем в подслеповатое окно.
— Эй, дед Петро, выдь во двор.
За старым, покосившимся плетнем появился сухонький седой дедок.
— Чего тебе, Пантюша? — спросил он.
— У тебя как с гужповинностью, дед?
— Дык как. Никак, якори ее. Сам, поди, знаешь, мои гужи с рогами.
— Знаю. Вот именно поэтому завтра поутру отвезешь этих товарищей до Новокумска.
— Помилуй, Пантюша, трава такая добрая, нагуляться б Зорьке, а тут...
— Ничего. За пять верст не околеет. А то, гляди, Петро, отдам кому другому подряд, в другой раз зафитилишь в губернию.
Последние слова Спиридонова произвели на старика впечатление.
— Ладно, ладно, Пантюша, — сразу засуетился он и даже будто обрадовался такому поручению. Кинулся открывать жердевые ворота. — Пожалуйте, товарищи-гражданы, заезжайте. Милости прошу.
5. Кто за Советскую?
Дед Петро оказался человеком общительным и доброжелательным. Он тут же взялся помогать возчику распрягать коня, хотя никто его об этом не просил.
— Заночуешь, сынок, а утречком по холодку и побежишь домой, — лопотал дед, аккуратно сматывая вожжи. — Коню ведь тоже передых нужон, тридцать верст никак отмахал. У-у, сердешный...
Дед ласково трепал коня по теплым ноздрям, Проводив гостей в хату, старик предложил им располагаться и, потоптавшись
— Уж, простите, гражданы-товарищи, хлеба-соли нема. Голодаем ноне, вы уж не судите.
— Да ты что, дедушка, разве мы не понимаем, — успокоил его Сава.
— А молока нельзя достать? — спросил Гриня, открывая свой сундучок.
— Дык ежели, — замялся дед, — как бы за это... дык можно б...
— Ну, если за это, — сказал Гриня и, вынув спичечную коробку, сыпнул из нее на ладонь несколько белых кристалликов.
Дед Петро подбежал, склонился над ними, желая лучше рассмотреть.
— Никак сахарин?
— Точно, дед, угадал. Вот одно зернышко в самовар кинете и дуйте чай хоть всем миром.
— Штука, верно, сладкая. Пивал, знаю. Сколь молока-то за это желаете? — заглянул дед Грине в лицо.
— А сколь не жалко.
— Крынки будет?
— Крынки будет, — согласился Гриня.
И старик тут же сгреб сахарин в свою жменю, торг состоялся. Затем он выскочил из хаты и вскоре воротился с крынкой молока. Поставил ее торжественно на стол.
— Кушайте, гражданы-товарищи.
— Неужто успел до соседей слетать? — удивился такой прыти Гриня.
— Зачем до соседей? — даже обиделся дед. — Чай, сами еще можем себя кормить.
— Неужто от твоей коровы?
— А то. — Старик разливал молоко в кружки.
— А где она? Что-то не видно было.
— Старуха в поле пасет, — отвечал почти с гордостью дед Петро. — Кабы не Зорька, давно б на погосте кости грели. Она нас спасает, сердешная.
Молоко оказалось настолько вкусным, что у Савы дыхание перехватило. Давно уж не приходилось пробовать такую вкусноту. Они б с Гриней так и выхлебали всю крынку, но Сава спохватился:
— Надо возчику оставить. Где он?
— На возу сидит.
Сава хотел отнести оставшееся молоко возчику, но Гриня забрал крынку себе.
— Я сам. Мне ему надо сказать пару ласковых.
Гриня вышел из избы и, спрятав крынку за спину, приблизился к телеге, где полулежал их возница-мальчишка и грыз черный сухарь.
— Пошто в избу не идешь? — спросил Гриня, появляясь внезапно у телеги.
— Фу, ты, — вздрогнул парнишка. — Нельзя мне в избу. Коня своруют, тогда мне вовек не рассчитаться.
— И ночевать здесь думаешь?
— А как же. Привяжу повод к ноге и...
— Послушай, ты, — перебил вдруг Гриня, стараясь разозлить себя. — Ты зачем меня на посмешище выставил? А?
— Какое посмешище? — удивился парнишка.
— А кто мне сказал, что местного председателя Спиридоном Советским зовут?
— Так его вправду так зовут.
— Ты брось мне! Что я, глухой? Спиридонов он, слышал? Спиридонов.
— Ей-ей, его зовут здесь Спиридоном Советским. Лопни мои глаза. Спроси, кого хочешь.