С медведем шутки плохи
Шрифт:
В этой избушке мы и расположились. Весь остаток дня прочёсывали окрестности лагеря квадрат за квадратом.
–Всё равно, что искать иголку в соломе, – заметил Борис за ужином. Ночь переспали, за завтраком напарник говорит мне:
–Медведь приходил на рассвете, – и в ответ на удивлённый мой взгляд пояснил, – шурудил консервными банками. Я спрыгнул на пол, прильнул к окну. От него только тень мелькнула. Хитрюга! Услышав скрип половиц, тут же слинял. Просто так его не возьмёшь. Нужно что-то придумать, – вздохнул приятель и предложил освободившиеся консервные банки подвесить перед домом. Так и сделали. Весь день опять прочёсывали лес. Пусто. Вернулись вечером, видим, все наши “метки” валяются на земле.
–Хитрая
– Борис так уверенно говорил, что я невольно стал оглядываться вокруг, тщательно присматриваясь к каждому кусту и дереву. А вдруг и впрямь где затаился.
–Рыбки бы тухленькой достать…– помечталось мне вслух.
–Да, перед таким “деликатесом” ни один медведь не устоит, – согласился напарник. К вечеру сходили с ним в лагерь. Семёныч, местный завхоз, убитый горем, не пожалел ни чего, дал нам всё, что мы просили. Принесли в избушку много трески, консервных банок и всё подвесили на кустах и деревьях вокруг избушки. Ночью поочерёдно дежурили на балконах, чтобы не выдать себя, даже не курили. И всё напрасно. Ни ночью, ни с рассветом “гость” не явился. Вечером же большинство подвешенных банок опять валялись на земле. Рыба не тронута.
–Ждёт, когда запашок пойдёт. Гурман-нн!
– многозначительно протянул Борис. – Через денёк, другой будет в самый раз.
Рыба висела, привлекая целые рои мух, почти неделю. Медведь не клюнул “на приманку”. Значит, действительно, косолапый слишком хитёр. Стоило нам уйти из избушки, – он тут, как тут. Мы в избушку, его как -будто и в помине нет. Игра в прятки. Кто кого перехитрит.
–А как у него с математикой дела обстоят? – засмеялся мой напарник. – Интересно, считать он умеет?
Вопрос Бориса меня озадачил. Зная плутоватую натуру напарника, я не торопился с ответом, тем более не знал, о чём идет речь. Напарник прояснил мне свою идею.
–Ты берёшь транзистор, настраиваешь его на разговорную речь и уходишь с ним в лагерь. Я затаюсь здесь. Приманка пусть висит. Если косолапый силён в математике, то догадается, что один ушёл, а другой человек остался ждать. Если он не в состоянии просчитать до двух, то я его гохну. Только оставь мне своё ружьё- оно поточнее моего. Да, чуть не забыл. Не приходи сюда, пока я не объявлюсь в лагере.
Я уходил от избушки под разговор транзистора. Для видимости, что идём двоём, я иногда в паузах что-то говорил. Говорил, но сам думал о Борисе. Всё-таки удивительный он человек. Не верил в авторитеты. До всего доходил собственным умом. На любой предмет имел свою, как он любил выражаться, “кочку” зрения. Однажды на рыбалке мне задал вопрос:
–Почему мы, русские всегда едим черствый хлеб? Идём в магазин, берём несколько булок. Тот, что в хлебнице, черствый доедаем, а свежий ждёт своей очереди, пока зачерствеет. И так изо дня в день.
В таких случаях, когда нечем крыть, я поднимал вверх руки, мол, сдаюсь. И действительно, я не знал что сказать.
–Потому что жизнь у нас собачья. И не только сегодня. Так было вчера, сто лет назад и тысячу лет одинаковая собачья жизнь. Ты видел, собачка оставшийся кусок или косточку прикапывает. Так на всякий случай. На чёрный день. А у нас, русских черный день не прекращается ни когда. Где гарантия, что в пекарне не перемёрзнет труба, без воды нечем будет замесить тесто. Повар вчера назюзюкался и нынче лыка не вяжет. Завтра снова в магазине не будет хлеба. Вот и берём всегда с запасом. На всякий пожарный случай. А представляешь как в Африке?! Вышел из шалаша, а банан сам тебе в рот просится. Не задумываясь, ты уже пообедал.
С думкой о Борисе я заснул на металлической койке с панцирной сеткой, что отрядил нам Семёныч ещё в первый
Разбудило меня необычное дело: что-то непонятное и лохматое тёрлось о моё лицо. Я отслонился: большая медвежья лапа с неприятным запахом тыкалась в меня. За ней на расстоянии вытянутой руки прятались маленькие хитроватые глазки Бориса. Хихикая, он подсел ко мне на кровать и стал рассказывать.
–Короче, с арифметикой косолапый не в ладах. Посчитал, что нас нет и на рассвете зашуршал банками. Я не спал. Почему-то верил, что вот-вот придёт. И, действительно, нарисовался. Я затаил дыхание на лежаке, не шевелюсь. А он обнаглел. Пошуршав банками, стал ломиться в дверь. Видя, что в избушку не войти, подошёл к окну, через стекло стал рассматривать наше жильё… тут я его и грохнул. Он рухнул вниз. Выскакиваю за дом, – никакого медведя нет. Вижу кровь на траве. Ранил, значит. Пошёл по следу. Страху натерпелся, не приведи Господь. След привёл к оврагу. Жуткое место, скажу я тебе. Овраг три метра глубиной наполовину завален огромными валунами, буреломом и ещё чёрт знает чем. Не дай Бог туда упасть, – ни в жисть не выбраться оттуда. Яма на яме. По дну вроде как тени бродят, прячутся на глубине. Волосы дыбом встают. Я уже не рад, что связался, но отступать некуда. Раненый медведь в сто раз опаснее здорового. Нужно добивать. Медленно ступаю по краю оврага, оглядываюсь по сторонам. След-то кровавый затерялся. Остановился, стал прислушиваться. Слышу впереди тяжолое дыхание. За вывороченной сосной, за комелем, смотрю, лежит. И он меня увидел. Как в кино! Только там музыка постепенно нарастает. А тут тишина гробовая. Только слышно его дыхание. Всё в природе притаилось, выжидая, что будет. Глаза медведя налились зеленью, затем огнём засверкали. Начал драть лапами под собою землю, от злобы захлёбывается. Не стал я пытать судьбу, все патроны всадил в него для перестраховки. Так что теперь можешь хвастаться своим ружьём…
–Да, есть что вспомнить… – закончил Стрелок.
Знать бы где упасть, соломки б постелил
Вечерняя заря угасала. Всё реже катились по гладкому озеру одиночные ружейные выстрелы. Наконец, сентябрьская темень установила полнейшую тишину, от которой всегда на душе не совсем уютно: и жутковато, и прохладно.
Мы с Борисом развели костёр, поужинали, сетуя на длинную ночь (двенадцать часов придётся ждать утренней зорьки), раскатали меховые спальники, приготовились ко сну, как вдруг в холодной темени послышалось чавканье сапог по болотине.
–Ещё кому-то не сидится дома, – сказал Борис, снимая с себя болотные сапоги и ставя их на просушку. Через пару минут пламя костра выхватило из темноты фигуру охотника. Ружьё у него за плечами, в каждой руке по шилохвости. – А, Стрелок! Я только подумал про тебя. Лёгок на помине. Твоих как раз побасок не хватает. Вся ночь впереди, есть где разгуляться, только знай, рассказывай.
Стрелок кинул селезней на землю.
–Здравствуйте, ребятки, – хрипловатым голосом поздоровался гость. Снял ружьё, прислонил его в сторонке к кусту тальника, скинул рюкзак, спальный мешок, стал располагаться у костра. Достал из рюкзака несколько картофелин, присыпал их тлеющими углями.
–Попей чайку, Стрелок. В котелке ещё не остыло. Пока картошка испечётся, погреешься, – предложил Борис.
–Этт точно, – согласился гость, наливая из котелка в металлическую кружку чай.
– Прежде надо промыть желудок. – Стрелок чему-то ухмыльнулся.
–Стрелок, – попросил Борис, – расскажи-ка на сон грядущий, что-нибудь пострашнее, чтоб чертям было тошно, – Борис обратился ко мне и стал давать характеристику Стрелку, которого я уже немного знал.
– Память феноменальная. Такие удивительные истории рассказывает.