С медведем шутки плохи

Неробеев Владимир

Стрелок был явно польщён словами Бориса. Робкая улыбка слегка тронула его верхнюю губу и растаяла в морщинах лица. Видно было, он что-то вспоминал, с прищуром глядя в костёр. Я достал сигареты, молча угостил Стрелка.

–Рассказать можно, – вздохнул Стрелок, –

что ж не рассказать… достал вот из рюкзака картошку и вспомнил Захара Михайловича. Мы его Михалычем звали. Это он меня приучил печь картошку в костре. Пока балакаем, – она уже готова. – Гость пил чай, разминая в пальцах сигарету, продолжил начатый рассказ. – Юнцом я пришёл работать к ним, к геологам- картографам. Он мне сразу в душу запал. Такой был интеллигентный, обходительный. Грубого слова от него никто не слышал. Душа была чиста, как у младенца. А какие названия давал ручьям и озёрам! Например, ручей Желанный или Приветливый. Название прииска Широкий пошло от ручья, который нарёк Михалыч. Озеро Светлое. В любое время подходи к нему, оно, действительно, светлое.

Стрелок прикурил от полешка, этим же полешком подправил костёр, всколыхнув вверх веером искры.

– А как он играл на гитаре, – продолжил воспоминание рассказчик, – Что не попроси: “Полонез” Огинского- пожалуйста, “Баркаролу” Шуберта- пожалуйста. Как он её пел! Слушаешь его, бывало, и не веришь, что ты на Колыме. Где-то в Италии, во Франции или в Швейцарии. Голос у него не сильный был, но лёгкий и чистый, как вода в Колыме.

–Почему был? – перебил рассказчика Борис. – Он что уже умер?

–Хуже, – горько

вздохнул Стрелок. По его задумчивому лицу бродили тени, то гася блеск грустных глаз, то вновь зажигая. Видно было, что история, о которой он завел речь, лично для него неприятная, но и молчать не мог, -хотелось выговориться, облегчить душу.

– В тот роковой день с базы нас вышло пятеро. Разделились на две группы. Мы с Михалычем пошли в левый распадок, трое других ребят – в правый. Должны были обойти сопку с двух сторон и в условленном месте встретиться. У нас с Михалычем путь был короче, и мы, придя на место, должны были сгондобить костёрик, приготовить чаю. Михалыч кинул рюкзак за спину, я взял чайник, повесил карабин на плечо и двинулись в путь. Всё шло хорошо. Как всегда Михалыч аккуратно заносил сведения в толстую тетрадь, делал пометки на кальке. К обеду подошли к обозначенному месту, где должны были дожидаться остальных ребят. Это была низина меж двух крутых сопок, абсолютно голая, ни деревьев, ни кустарников. Кое- где торчала засохшая осока. Сплошь одни кочки метровой высоты. Снег ещё не выпал, но уже стояли крепкие морозы. Вода меж кочек замёрзла основательно. “Вот у той осоки, -показал мне Михалыч на высокую засохшую траву, – лужи должны быть поглубже. Аккуратно разбей лёд, набери воды. Я пойду под сопку, соберу сушняку”. У ближней сопки, прямо у основания росли не высокие, но густые лиственницы. Туда пошёл Михалыч. Валежника там навалом.

Конец ознакомительного фрагмента.