С мольбертом по земному шару
Шрифт:
Наутро художник обзавелся гидом из гостиницы и отправился осматривать знаменитые храмы. «Благоустройство дорог, чистота зданий по сторонам их замечательные, — писал он о своих впечатлениях. — Во всем виден уход, надзор и порядок. По дороге мне указали, что за характерными черными воротами жилье императорских принцесс, обычно проводивших здесь лето. Самих не было видно, лишь крыши, украшенные резьбой, и кое-где позолота, указывали на то, что дома незаурядные».
Далее Верещагин замечает, что и императорские дворцы в Токио не отличаются высотой. Угроза землетрясений заставляла японцев возводить преимущественно невысокие строения.
Но вот в конце широкой улицы, обложенной каменной кладкой и обсаженной криптомериями, показались нарядные храмы, сверкающие сказочным блеском раззолоченных украшений. Перед ними — характерные ворота с бронзовым покрытием. За ними слева — высокая красная пагода, а прямо — вторые ворота, через которые паломники проходят к главным святыням. Здесь был целый комплекс храмовых сооружений, соперничавших друг с другом в богатстве архитектурной отделки. В Никко когда-то проживал и был похоронен Иеясу Токугава — родоначальник последней династии сёгунов, фактических феодальных правителей Японии, свергнутых буржуазной революцией Мейдзи 1867–1868 годов. Он объявил синтоизм, основу которого составляло обожествление предков, официальной религией, хотя и буддизм не потерял своего влияния. Вообще обе религиозные системы мирно уживались, дополняя друг друга.
О храмовых памятниках Никко Верещагин писал: «Все храмы построены из дерева, чудесно украшены резьбой, краской и позолотой. Много белой краски на колоннах и в фонах, немало и черного цвета, особенно там, где работано лаком, как известно играющим в Японии большую роль в поделках и постройках, доведенных до высокой степени совершенства.
Японские постройки в общем не производят впечатления, по крайней мере на наш взгляд, воспитанный образцами греческой и римской архитектуры, полными величественной простотой и в этом совершенно отличными от заваленных украшениями образцов китайско-японской архитектуры; зато отдельные части… замечательно хороши».
Некоторые сооружения казались художнику слишком перегруженными росписями и горельефами. Но отдельные сценки из жизни зверей и птиц вызывали его восхищение. Верещагин называл их «просто маленькими шедеврами, верными природе изображения». Внимание художника привлекла и ограда, окружавшая главный храм, сверху ажурная, а снизу сплошная, с горельефными сценками из жизни пернатых, главным образом фазанов и павлинов. «Трудно передать наивную прелесть этих изображений и техническое исполнение их — многое может быть принято за окаменелую натуру, — писал Верещагин. — Рисунок этих птиц, их позы, выражения, робко шаловливые у птенцов, заботливые у самок и боевые у самцов, так подмечены и переданы, как это мог сделать только большой художник. В Европе такой мастер, несомненно, заслужил бы не только большую славу, но и большие деньги, а здесь, вероятно, он был вознагражден грошами».
Верещагин нашел интересными отдельные части в отделке интерьера главного храма, особенно орнаменты на стыке потолка со стенами. В каждом синтоистском храме художник мог увидеть среди священных предметов неизменное круглое зеркало прямо перед входом, как бы напоминающее входящему о необходимости прежде всего углубиться в самого себя, познать собственное «я». Кроме алтаря здесь имеются стол для жертвоприношений, подставки для священных книг. Полумрак в храме придает ему некоторую таинственность. В отделке интерьеров часто применяется черный лак с позолотой, придающие помещению нарядный вид.
В своих очерках Верещагин приводит японскую пословицу: «Кто не видел Никко, тот не может сказать, что он знает прекрасное». «Пословица эта в значительной степени справедлива, — пишет он, — потому что весь Никко прекрасен, но его прекрасное трудно передать словами, так как оно состоит не только из красоты линий и гармонии красок храмов, но и из возвышающей эти прелести обстановки, из громадных криптомерий, гор, бурных, шумных потоков, громадных, крытых зеленым мхом камней и т. п. Нужно видеть все это вместе, т. е. не только любоваться филигранной отделкой зданий, но и прислушиваться к шуму деревьев, грохоту водопадов; нужно видеть массы нарядного любознательного народа…» По наблюдениям художника, японцы посещают храмы Никко не только из-за религиозного чувства, но и из-за потребности восторженного поклонения изящному, посещают, как музей и школу искусств. Японскому народу свойственно утонченное представление о красоте. Японца привлекает красивый пейзаж, великолепный храм, изящный букет цветов.
Как заметил художник, храмы Никко намного выигрывают от того, что весь архитектурный ансамбль гармонирует с окружающим живописным ландшафтом. Улицы, подъемы и лестницы, ведущие к храмам, выложены огромными плитами натурального камня, покрывшегося от сырого климата зеленым мхом, и это создает впечатление седой старины. Из всех расщелин камня выглядывают лишайники, побеги.
Среди храмов находится гробница Иеясу Токугава, тяжеловесная, украшенная бронзовыми фигурами аистов. В галерее, опоясывающей воздвигнутый в память этого исторического деятеля храм, устроен его музей, где собраны различные реликвии, связанные с его жизнью и деятельностью. В одном из храмов хорошенькие танцовщицы с густонабеленными лицами показывали посетителям за небольшую плату священные танцы, которые исполнялись при некоторых богослужениях.
Познакомившись с одним из старейших священнослужителей главного храма, Верещагин услышал от него: «Вы можете писать сколько угодно снаружи, но внутри строго запрещается делать какие-либо снимки». Это никак не могло удовлетворить художника, намеревавшегося сделать зарисовки наиболее интересных храмовых интерьеров. Он понял, что священнослужители могут уступить только перед крупным денежным подношением или рекомендацией влиятельного лица из столицы. Верещагин решил, не теряя времени, ехать в Токио, чтобы заручиться необходимой рекомендацией.
Японский нищий. Этюд
Русский посланник в Японии Ф. Ф. Розен был старым знакомым В. В. Верещагина. Они познакомились в Вашингтоне во время первого путешествия художника в Соединенные Штаты. Розен в ту пору был поверенным в делах, замещая отсутствовавшего посла Струве. Посланник принял гостя радушно и обещал оказать ему всяческое содействие при посредстве своего знакомого, обер-церемониймейстера двора барона Санномия.
На следующий день Верещагин с Розеном направились в токийскую цитадель, окруженную рвом и крепостной стеной, которая была выложена из очень больших, неправильной формы камней без какого-либо скрепляющего раствора. Поверху стена была усажена невысокими и очень густыми соснами.
На площади перед въездом во внутреннюю часть цитадели происходило учение кавалеристов. Во внутренней части, также окруженной стеной с воротами, находились резиденция императорской семьи и разные верховные учреждения, помещавшиеся в огромном здании европейского стиля. Преодолев бесконечные коридоры и лестницы, художник и посланник наконец добрались до кабинета Санномия. Барон, женатый на англичанке, слыл за одного из «новых людей» Японии, старавшихся насаждать в стране некоторые европейские обычаи и усвоивших манеры поведения, характерные для европейцев.