С неба женщина упала

«Этого не может быть!» — воскликнула Алевтина, обнаружив содержимое замшевого мешочка, который сунул ей в руку в вагоне метро огненно-рыжий незнакомец. И тем не менее вот они, эти брюлики! Сверкают, переливаются:.. А Рыжий, поганец, украл паспорт, и теперь ее непременно разыщут. И что же тогда? Увидав в криминальной хронике труп этого парня, Алевтина поняла, что ее ждет та же участь. «Не бывать тому!» — говорит себе Аля и пускается в бега, не ведая о том, что бандиты уже дышат ей в затылок...

* * * * *

— Этого просто не может быть! — в сердцах воскликнула я, с досадой вешая трубку телефона-автомата. — Что за день?!

Выйдя из будки, я со злостью пнула подвернувшуюся под ноги пустую банку из-под кока-колы. «Если день так начинается, то как он закончится?» Придется топать к метро. Машина мне сегодня нужна до зарезу, а документы на нее до сих пор пребывали в портмоне моего дражайшего супруга.

Обогнув цветочную палатку, я чуть задержала дыхание и шагнула в плотный людской поток, вливающийся в распахнутые двери самого знаменитого в мире метрополитена. Предмет особой гордости каждого истинного москвича исправно заглатывал порции непрерывно прибывающих пассажиров. Попав в вестибюль метро, я крепко прижала к себе сумочку и начала пересекать наискосок людской поток, рассчитывая пробраться к висящим на стене телефонным автоматам. Хотя последние годы я редко пользовалась метро, навыки, приобретенные в детстве, не пропали, и я вынырнула из потока точно там, где хотела. Бегло оглядевшись вокруг, поняла, что мой любезный супруг в условленное место не прибыл. Этот факт нисколько не улучшил моего настроения, уже основательно испорченного с самого раннего утра его ближайшими родственниками. Я сурово оглядела всех стоящих поблизости и, весьма деликатно сдвинув обнимающуюся молодую парочку, уселась на широкий белый подоконник. Длинноволосая девица глянула на меня с вызовом, но я ответила ей чем-то средним между улыбкой и оскалом, сдвинула брови, и та отвернулась, так и не озвучив своих претензий. Я одобрительно покивала ей, потому как сейчас связываться со мной было опасно — я бы и сама не рискнула. Таким образом мы мирно поделили подоконник пополам, и каждый занялся своим делом: влюбленные обнимались, а я разглядывала проносящуюся мимо толпу. Минут через десять голова пошла кругом, беспрестанное мельтешение перед глазами вызывало тошноту, и я готова была взорваться от злости, костеря про себя мужа всеми известными ругательствами. Мало того что два дня назад супруг испробовал на прочность фонарный столб, стоявший на повороте к нашему дому, — само по себе событие не столь уж значительное, но, к великому сожалению, в тот самый момент Антон Николаевич находился за рулем моей машины. Чем так досадил этот фонарь моему мужу, я не выяснила, потому что супруг возник на пороге квартиры пьяным в стельку, что не помешало ему держаться весьма уверенно и утверждать, что он капли в рот не брал. Вообще-то Антон пить не умел, не мог и не любил. После второй рюмки он тихо сворачивался где-нибудь калачиком, и весь оставшийся вечер его не было ни видно, ни слышно. Это меня вполне устраивало, ибо после первой рюмки муж обычно принимался с выражением читать стихи собственного производства. Ему быстренько наливали вторую, и он засыпал. Что подвигло его на сей раз сесть пьяным за руль, а также с с с кем он набрался, неизвестно, но в принципе это мало что меняло: правое крыло моей ласточки выглядело плачевно, фара же вообще никак не выглядела — ее просто не было. Созерцание на пороге квартиры пьяного Антона повергло в шок его маму, Веронику Александровну, особу весьма оригинальную и непредсказуемую. Пока я отгоняла в гараж побитую машину, героическая мать нашла в себе силы раздеть и уложить в постель глупо хихикающего сыночка. Когда я появилась на пороге, свекровь обожгла меня испепеляющим взглядом и молча удалилась в свою комнату. Весь остаток вечера она провисела на телефоне, сообщая последние известия всем родным и знакомым. Я несомненно фигурировала в новостях этаким злым гением и, хотя разговоров ее не слышала, вскоре убедилась в правильности моего предположения.

Утром муж выглядел несчастным и больным, мама трагически вздыхала, беспрестанно прижимала голову сыночка к груди и роняла скупые слезы на начинающую уже лысеть макушку ребенка. Ребенок чувствовал себя виноватым, часто моргал, гладя мне в лицо, и клялся в течение ближайшего часа отогнать машину знакомому умельцу, который наилучшим образом поправит все вмятины. Не желая ввязываться в очередную затяжную склоку, я покивала любимому головой и отправилась на работу на метро. В пять супруг перезвонил мне, обрадовал сообщением, что слово свое (в кои-то веки!) сдержал и завтра машина непременно будет готова . Я воспрянула духом, посчитав, что после этого происшествия муж, возможно, возьмется за ум и, воодушевясь хорошим примером, сделает еще что-нибудь путное.

Вернувшись поздно вечером домой на полусогнутых, водрузила сумку с продуктами на кухонный стол, наивно понадеявшись, что мои новоприобретенные родственники уже спят. Я вышла замуж за Антона всего три месяца назад, проживали мы совместно с его матерью, хотя могли бы жить в моей квартире. Конечно, три месяца для супружеской жизни не срок, однако последнее время меня все чаще посещали мысли о том, что жизнь превратилась в нечто фантасмагорическое, расплывчатое и весьма мне самой непонятное.

Итак, я водрузила сумку на стол, мельком глянула на часы, успев отметить, что уже пошел двенадцатый час, и оглянулась на скрип открываемой кухонной двери. К безмерному моему удивлению, в дверном проёме показалось насупленное личико Светули, родной сестры моего мужа, особы деадцати семи лет, не обремененной ни семьей, ни работой. У нее не то что кошки, даже паршивой канарейки и то не было. Вслед за хранящей молчание родственницей протиснулась свекровь, скорбно поджимая губы и машинально поправляя сложнейшее сооружение на голове. Прическа являлась предметом гордости Вероники Александровны, из-за нee моя свекровь, в настоящий момент генеральская вдова, всю жизнь спала на животе, положив подбородок на сцепленные ручки. Убедившись, что «вавилоны» ее находятся в полном порядке, она молча прошла мимо меня, взяла с полки чайные чашки, сахарницу и печенье.

Садись, Светуля, — проронила она едва слышно и продублировала приглашение жестом.

— Добрый вечер, — машинально сказала я, гадая, что означает этот спектакль и что делает дорогая золовка в нашем доме в столь позднее время, У нее имелась своя собственная двухкомнатная квартира на Беговой, где, по моему разумению, она и должна была сейчас находиться:

Ответом на мое приветствие были два едва различимых кивка, сопровождаемых символическим поворотом головы. С трудом сдержавшись, я вышла, в который раз дав себе словo не обращать внимания на подобные выходки, возможно, у нашей старой девы возникли проблемы, которыми она собиралась поделиться с матерью. Но проблемы, как выяснилось наутро, появились у меня.

Я себе даже кофе не успела сварить, как из комнаты показался заспанный Антон.

— И мне свари, — попросил он, скрываясь за дверью туалета.

— Не забудь мне документы отдать, — напомнила я ему через некоторое время, — мне сегодня машина просто необходима.

— Конечно, — отозвался муж, увлеченно поглощая бутерброды с сыром. Сыр являлся его слабостью, если говорить, честно, далеко не единственной.

— Отдай сейчас, забудешь ведь.

— Никогда, — Антон чмокнул меня в щеку и заглянул в глаза. — Алевтина, сделай еще один, будь добра!

— Тебе вокруг дома бегать надо, а не бутерброды трескать, — сурово отозвалась я и потянулась к маслу. Все равно не отстанет. Сам он этого делать не умеет, а мамы по случаю раннего часа рядом нет.

Но сегодняшнее утро во всех отношениях было необычным, и минут через пять на кухне собралось все святое семейство.

— Какую ночь не сплю! — трагически сообщила нам Вероника Александровна и тяжело опустилась на табурет.

Внимание, с которым заботливая дочь склонилась к страдающей матери, ясно дало мне понять, что разыгрывается очередной семейный спектакль, спланированный и отрепетированный загодя.

— Почему, мамочка?

В течение следующих пяти минут мамочка поясняла причины поразившей ее тяжелой бессонницы, которая, между прочим, не помешала ей храпеть так, что общая с ее комнатой стенка нашей спальни сотрясалась от поистине львиного рыка. Вероятно, это была какая-то особая, озвученная бессонница, посещающая лишь особо одаренных и достойных. Суть напасти крылась в следующем: ранее положительный и достойный во всех отношениях ее сын Антон по какой-то весьма загадочной и непонятной причине вдруг стремительно покатился под гору, начал спиваться и перестал писать что-либо достойное его истинного таланта. Затем слово взяла родная сестра поэта, стесняющаяся в выражениях гораздо меньше, чем маменька. Тем временем истинная причина всех этих бед и напастей на несчастную семью внимательно выслушивала все произносимое дорогими родственниками и медленно наполнялась не то что злобой, а самой что ни на есть черной ненавистью. Сам виновник тихо сидел в сторонке, понурив головку, затем с завидной ловкостью и вовсе с кухни исчез, словно бы растворился. Сраженная таким коварством супруга, я некоторое время молчала, затем, смахнув предварительно со стола все, что на нем было, взяла ответное слово, заставившее обеих женщин открыть рот и одновременно умолкнуть.

По этой самой причине я покинула квартиру в самом скверном расположении духа, сообразив лишь возле метро, что документы на машину Антон мне так и не отдал. Я взревела, как раненый носорог, и, спугнув с насиженного места двух алкашей, направилась к телефону. Взяв с мужа слово, что он доставит документы к метро в самое ближайшее время, направилась в магазин, рассчитывая, что пятнадцать минут в запасе у меня есть. Вернувшись, решила перезвонить, чтобы узнать, вышел ли он уже из дома, но в трубке упорно раздавались частые гудки. Итак, я вышла на свежий воздух и пнула ни в чем не повинную пустую банку.