С неба женщина упала
Шрифт:
— А ты воспылала! Еще не познакомилась, а паспорта кому попало раздаешь! С сарая, что ли, рухнула? Записала бы на пачке сигарет да потеряла!
— Я ж не курю, — печально сказала я.
— Не ври, — строго сказала Ленка. — А Антон?
Я мотнула головой.
— Не выходила бы за него, он бы твою машину не грохнул. Ехала бы на машине, никто бы тебе ничего не всунул!
Не было гвоздя — подкова пропала.
Не было подковы — лошадь захромала.
Лошадь захромала — командир убит,
Конница разбита, армия бежит... —
продекламировала я. — Ну и что теперь? Повеситься, что ли?
— Нет, не надо вешаться. Однако, похоже, что квартирку на Кутузовском уже навестили. Хорошо, что тебе
— А родительская квартира пустая?
— Пустая. Думала с Антошкой там после свадьбы жить — не могу. Реву, бабы, белугой. Да он без мамочки и не может... Так что баба Глаша там так и убирается. Приходит раз в неделю или два, если ей скучно и делать нечего.
— Да, — протянула задумчиво Ленка и хихикнула, ты, Алька, словно тот вор, что у распечатанного сейфа справку
об освобождении оставил! Ладно, вот что: надо твоему бывшему позвонить.
— Какому? У меня теперь выходит два бывших.
— Первенькому. Андрею Дмитриевичу. Надо узнать, со всех сторон тебя обложили или щелочка есть?
На том и порешили. Время было уже два часа ночи, и хоть и страшно, но надо спать.
* * *
Андрей Дмитриевич Сомов любил в жизни три вещи. Первое — делать деньги. Второе — руководить. Третье — чтобы все непременно называли его по имени-отчеству. Когда мы с ним познакомились, я еще не окончила институт. Он старше меня на тринадцать лет, поэтому казался мне тогда самым надежным и умным мужчиной на свете. Ухаживания его имели размах грандиозный, Андрей Дмитриевич просто смял меня своим натиском. Скептически оглядев своих поклонников-ровесников, я всерьез решила, что они и через пятьдесят лет не смогут сравниться с Андреем. Потом была шикарная свадьба, мама почему-то все время плакала, отец хмурился, и только моя родная тетка Юля высказывала вслух свое неодобрение. Мне это казалось странным. Но через полгода я поняла причину маминых слез. Не было того, о чем тысячелетиями пишут поэты, отчего умирают и рождаются, отчего начинаются войны и заключаются перемирия. Не было любви. Я прожила с Андреем Дмитриевичем пять лет, прекрасно осознавая, что значу для него достаточно много, но, как говорится, умереть в один день нам вряд ли захочется.
Он не жалел для меня денег, у него их было — куры не клюют. Он мог делать деньги фактически из воздуха. Андрей Дмитриевич родился банкиром, живет банкиром и, я думаю, умрет банкиром. Процесс извлечения денег из пустоты интересовал его больше, чем сами деньги. Но, получив их, он не бросался ими направо и налево. Он их копил. Похвальное качество, но оно занимало у него слишком много времени. И вот года через три после свадьбы я стала замечать, что Андрей Дмитриевич начинает обращаться со мной как хозяин, вернее обладатель. Он стал контролировать мои покупки, критиковал, если я что-то выбирала сама, его мнение всегда оставалось непререкаемым. В ювелирных магазинах,куда он последнее время принялся меня таскать, чтобы я выглядела не хуже жен его друзей, украшения выбирал сам,
обычно самые дорогие. Некоторое время меня это забавляло, потом стало надоедать. Попробовав объясниться с мужем, я услышала, что несу чушь и забиваю голову глупостями. Мне было предложено окончательно бросить работу и ходить в салоны, бассейны, на аэробику, одним словом, посещать кружок кройки и шитья. К тому времени участие мое в существовании галереи, открытой старинным другом моего папы, стало минимальным, потому что Андрею работающая жена не нравилась. Но, поразмышляв, я решила, что не так уж плохо там зарабатывала, карьера моя продвигалась, при определенных обстоятельствах у меня был шанс стать совладелицей галереи, причем шанс неплохой. Мои заработки, конечно, не могли идти ни в какое сравнение с деньгами Андрея Дмитриевича, но на себя мне вполне хватало,
— Сокровища Али-Бабы! — засмеялась я и с легким сердцем отправилась восвояси.
Трудно передать выражение лица моего муженька, когда я возникла с чемоданом на пороге гостиной на первом этаже, где он обычно читал газеты. Можно было бы пересчитать по пальцам людей, осмеливающихся перечить моему супругу, и я, как правило, в их число не входила. Поэтому Андрей, удивясь безмерно, вытянул брови дугой и поинтересовался:
— Куда это ты собралась?
— Прощай, милый! — сказала я. — Предоставляю тебе полную свободу. Можешь теперь подобрать себе дурочку по вкусу. А я, извини, ухожу.
— Tы взбесилась, что ли? Кому говорю, Алевтина?
— Сбавь тон, кретин. Я — Алевтина Георгиевна! — озвучила свой гнев я и пошла к выходу.
Последовала не очень красивая сцена. Когда я почти дошла до дверей, муж заорал охраннику, чтобы тот меня не выпускал. Передо мной возник охранник Саша, парень огромный, как шкаф, и для охранника очень добрый.Он растерянно смотрел на меня умоляющими глазами и твердил:
Алевтина Георгиевна, голубушка, ну куда вы? Останьтесь пожалуйста. Не уходите. Андрей Дмитриевич меня уволит. Алевтина Георгиевна, пожалуйста!
Как ни жалко мне было Сашу, мы всегда с ним прекрасно ладили, но уходить я собралась всерьез. К тому же я была уверена, что такого телохранителя, как Саша, мой муж не уволит из-за такой глупости, как уход жены. Быстренько превратившись в лесную лань, я зашептала печально:
— Сашенька, откройте, пожалуйста. Пропустите меня, я все равно уйду.
Парень расслабился и поплыл. Я была уверена, попроси его сейчас спрыгнуть с третьего этажа — спрыгнул бы. Перевоплотившись в стерву, я гаркнула:
— Александр! Немедленно откройте дверь!
Саша вздрогнул и послушно распахнул передо мной дверь. Я шагнула за порог и заспешила прочь.
* * *
Я бежала изо всех сил по широкой безлюдной улице, понимая, что бежать больше не могу, ноги мои разбиты в кровь, в горле сухо, его сводит судорогой, лицо залито жарким жгучим потом. Взглянув на свои руки, я увидела на них наручники, тугие и ржавые, из-под них сочилась кровь. Вдруг сзади послышались рев, топот и громкие крики. Я поняла, что сейчас меня догонят и схватят, потому что спрятаться было негде и сил больше не было. Я хотела крикнуть, чтобы кто-нибудь помог мне, но в горле так першило, что я не могла издать ни звука. Весь мир вдруг на меня обрушился. На секунду я увидела огромный земной шар, раскачивающийся на толстой белой цепи. Я закрыла глаза и в ужасе дернулась. Вновь открыв глаза, обнаружила, что подняться не могу. «Наверное, я умерла». Эта мысль меня почему-то обрадовала. Но... надо мной белел обшарпанный Юлькин потолок, сквозь стены раздавался грохот, похожий на землетрясение. «Ремонт», — догадалась я.
Скосив глаза на живот, увидела Юльку, бессовестно храпящую поперек меня. Ее левая нога лежала на моих одеревеневших
ногах, а правым локтем она давила мне на горло.
— Никакой совести у людей! — хотела сказать я, но лишь захрипела.
Юлька так усердствовала, что если бы она не спала, то я бы решила,что подружка собирается меня придушить. Собрав последние силы, я сбросила с себя брак Юлькиных
родителей, она недовольно вскинулась, открыла один глаз и ошалело уставилась на меня: