С Новым годом, с новым счастьем!

Уильямс Кэтти

– Я готова, – отрывисто бросила она, и он обернулся к ней.

– А у тебя нет чего-нибудь не столь официального? – поинтересовался он, и Кэтрин по его тону поняла, что ее туалет не привел его в восторг.

– А чем тебе не подходит этот костюм? – парировала она.

– Да нет, я так просто. – Он пожал плечами и направился к двери. – А что случилось со всеми теми вещами, – спросил он, уже положив ладонь на ручку двери, – которые ты носила в Лондоне?

Я рядилась тогда в чужие перья, чуть не вырвалось у нее. Сдержавшись, она лишь коротко произнесла:

– Я их сожгла.

– Сожгла?

– Образно

выражаясь.

– Почему? Тебя так подкосил отказ твоего парня?

– Что-то вроде этого, – кивнула она, и Доминик повернул наконец ручку, открыл дверь и пошел к машине.

Она опустилась на место рядом с водительским, покорно ответила на его вопросы о местных ресторанах, но ее знания в этой области ограничивались самыми дешевыми заведениями, и он, как она и ожидала, отверг все ее предложения и поехал в роскошный итальянский ресторан, о котором она только слышала, но где никогда не бывала. Дорогостоящие обеды не укладывались в скромное учительское жалованье. В дни ее рождения Дэвид всегда приглашал ее, но не в рестораны, а в местные бистро, где грохотала музыка, а еда была дешевой и вкусной.

– Для такого места я не одета, – сказала она Доминику, когда их проводили к столику.

– Тебе не стоило сжигать те роскошные тряпки, – коротко ответил он. – Образно выражаясь, разумеется. Никогда не встречал женщину, которая бы добровольно вышвырнула одежду от «кутюр», чтобы накупить полный гардероб костюмов.

– Во всяком случае, среди своих знакомых точно не встречал, – едва слышно буркнула Кэтрин.

Ресторан оказался маленьким, уютным, со свечами и цветами на столиках и официантами, которые, похоже, были дипломированными специалистами по раболепству.

С королевскими почестями их сопроводили к столику в самом углу зала, наполовину скрытому экзотического вида растением в кадке, и Кэтрин, едва устроившись, спросила:

– Так о чем же ты хотел поговорить?

– А куда девалась твоя лондонская подруга? – задал вопрос Доминик и заказал им обоим вино, причем, к ее удивлению, точно вспомнил ее любимый напиток – белое вино с содовой.

– Мы по-прежнему поддерживаем отношения. – Пожав плечами, Кэтрин приподняла за тонкую ножку бокал и принялась крутить его в пальцах.

Почти правда. Они действительно поддерживали отношения, но лишь редкими письмами да рождественскими открытками. Эмма два раза приезжала в гости, но жизнь в провинции приводила ее в уныние, и она часами уговаривала Кэтрин вернуться к развлечениям Лондона.

– Что ж, приятно узнать, что ее не постигла участь твоих дорогих платьев, – сказал Доминик, а Кэтрин бросила на него из-под ресниц утомленный взгляд.

– Думаю, мы здесь не для того, чтобы обсуждать меня. – Нужно немедленно вернуться к более энергичному, живому тону. Он у нее лучше получается.

– А почему это ты так решила?

Официант вручил им меню – невероятных размеров разукрашенные фолианты, у которых был такой вид, как будто там речь шла не о еде, а о мировых проблемах.

– Потому что я – очень скучный предмет для разговора. – Она увлеклась меню и не замечала, что он молчит, до тех пор, пока не подняла на него глаза и не встретилась

с его пристальным взглядом.

– Почему ты так думаешь?

– Какая разница? – захваченная врасплох, ответила она вопросом на вопрос. – Я, наверное, выберу язык.

– Твой дружок именно поэтому тебя бросил?

– Я не хочу обсуждать эту тему. Все в прошлом.

– Точно, – ровным, холодным тоном подтвердил он. – В таком случае стоит ли волноваться, – будем мы обсуждать эту тему или нет? Почему ты назвала себя скучной? В Лондоне ты была в себе уверена. И не вела себя так, как будто постоянно удираешь от чего-то.

– Все от чего-нибудь да удирают, – неопределенно бросила она и, когда он недоуменно приподнял брови, с раздражением закончила: – Ты опять за свое, не отступаешься? Ладно, я вовсе не скучная, я потрясающе волнующая – с моим гардеробом, полным костюмов, ранним сном и благоразумной работой! – Она сама прекрасно понимала, что в ее словах звучит горечь, и ненавидела Доминика за то, что он сумел выудить из нее этот запальчивый ответ – особенно после того, как на пути сюда она тридцать пять минут репетировала хладнокровное поведение.

– Так-так-так. – Он откинулся назад и устремил на нее такой немигающее сосредоточенный взгляд, что она запылала от нервозности и отчаянной потребности защититься.

– Я знаю, о чем ты думаешь. – Она сделала паузу, давая ему шанс испытать на ней свои способности психоаналитика, но его упорное молчание заставило ее очертя голову броситься в омут: – На самом деле я вполне уверена в себе.

– Должна быть, – согласился он, – раз выбрала такую работу. Дети способны очень быстро раскусить тех, кто их стесняется.

Ответный смех Кэтрин прозвучал искренне и открыто.

– Я не стала бы это утверждать. В четыре-пять лет их куда больше волнует происходящее вокруг, нежели душевное состояние их учителя. Кроме того, они ужасно доверчивы. Думаю, желание использовать в своих интересах слабости других людей приходит значительно позже.

– Клэр тяжело в школе? – спросил Доминик.

За эти годы она совсем забыла о его способности очень внимательно слушать то, о чем ему говорят.

– Поначалу было тяжело, – ответила Кэтрин и замолчала, пока перед ними торжественно расставляли тарелки с закусками. Потом принялась за еду и продолжала, проглотив очередную порцию языка и овощей: – По-английски она говорит свободно, но первое время не успевала схватывать все, о чем говорили другие девочки. Сейчас же все превосходно. Клэр, конечно, не лидер, но я и не думаю, чтобы она когда-нибудь им стала, верно ведь?

– Верно, – задумчиво отозвался Доминик. – Она всегда была погружена в себя.

– Да. Знаю. И понимаю… – Она запнулась, сообразив, что сказала лишнее, а потом продолжала, сама того не желая, поскольку признание само следовало из предыдущих слов: – Я была точно такой же. Мой отец ушел из дому, когда я была совсем маленькой, а мать… – Кэтрин замолчала. Она никогда никому не рассказывала о матери. Все свои проблемы она прятала глубоко внутри и всегда старалась убедить себя, что все не так уж плохо. Понять, до какой степени ее детство повлияло на нее, она смогла значительно позднее.