С открытым лицом
Шрифт:
В то время я не воспринимал ничего такого, что было бы действительно необычным, но что-то показалось мне интересным и заслуживающим внимания.
Дорогие ребята, — проповедовал он нам по существу, — то, что вы делаете здесь, в Тренто, очень похвально, и ваш критический университет может стать точкой отсчета в дебатах, которые открыла студенческая и рабочая борьба последних месяцев. Однако в одном важном вопросе вы ошибаетесь: неправда, что в Италии еще не пришло время для революционного столкновения классов; неправда, что, как вы думаете, нам еще нужно подготовить культурный гумус, на котором может вырасти будущая борьба. Время уже пришло. Вы этого не знаете, но чтобы понять
Я был впечатлен. Я подумал: либо де Мори преувеличивает силу рабочего движения и зрелость времени, и тогда правильно продолжать критический университет; либо он прав, и тогда мы теряем время. В любом случае, это нужно было выяснить. И я решил уехать в Милан.
Но не раньше, чем я женился и провел прекрасный медовый месяц с Маргеритой.
Невеста из Сан-Ромедио
Мы поженились в половине пятого утра 1 августа 69-го года в церковном дворе святилища Сан-Ромедио. Сказочное место в отдаленной долине в горах Трентино.
Мы с Маргеритой хотели пожениться на рассвете в лесу в наших горах: время и место, которые мы любили больше всего. В качестве священника выступил очень веселый и дружелюбный монах, с которым мы познакомились во время потрясений 1968 года. Церемония проходила в церковном дворе по смешанному обряду, разрешенному, когда один из жениха и невесты не католик. Этот выбор был сделан, чтобы не вызвать недовольства родителей Маргериты, которые были верующими, в то время как я, хотя и не причислял себя ни к какой религии, происходил из вальденсианско-протестантской культурной среды.
Я ездил к родителям Маргериты с официальным визитом за день до свадьбы. Я уже знал мать, женщину утонченной чувствительности, которая долгое время была соучастницей нашей любовной связи. Но отца, который никак не хотел смириться с тем, что Маргерита оторвалась от семьи, я никогда не видел.
Я сказал ему: «Завтра утром на рассвете мы поженимся; мы хотели бы, чтобы вы присутствовал». Он был ошеломлен. Я думаю, он почувствовал, что мир рухнул для него. Через некоторое время он пришел в себя и задал мне обычные вопросы: чем вы зарабатываете на жизнь? Сколько вы зарабатываете? Как он собирается содержать мою дочь? Мне удавалось держаться между грубостью и дипломатичностью. В любом случае он решил прийти на церемонию.
Я посоветовал маме, которая работала в Лондоне, не совершать столь длительное путешествие и пообещал ей, что мы навестим ее позже.
Бедному дону Каголу пришлось встать в четыре утра, чтобы проводить свою дочь.
Это не было проблемой. Напротив, наш выбор жениться на рассвете в лесу был единственным, что он одобрил, ведь он тоже был страстным альпинистом.
Я помню, что вечером того же дня, когда Маргерита позвонила ему после нашего приезда в Милан, он с тревогой спросил ее: «Ты поела? Потому что, на мой взгляд, тот, за кого ты вышла замуж, не в состоянии тебя прокормить». Вопрос и суждение, которые он повторял в каждом телефонном звонке в последующие годы.
Во время смерти Маргериты он был болен раком. Семья старалась, чтобы он не воспринял эту новость жестоко, но каким-то образом она до него дошла. И через несколько дней он тоже умер.
Как только мы поженились, мы сели в желтый Cinquecento Маргериты, погрузили палатку и гитару и отправились в путь...
Маргерита играла на гитаре. Она была профессионалкой и считалась третьей классической гитаристкой в Италии. В основном она играла старинную испанскую музыку и дала много концертов, в том числе и за границей. Гитара для нее была тем, с чем она не могла расстаться.
Наш план был таков: в Милане мы договорились с людьми Куба Пирелли, затем мы отправились на несколько недель в горы на медовый месяц и в Лондон, чтобы навестить мою мать; в ноябре мы вернулись в Милан, чтобы начать «политическую работу».
Около шести часов знойного дня мы прибыли в Pirelli. Наш друг Раффаэлло и другие рабочие, узнав, что мы только что поженились, устроили вечеринку. Мы ели, пили, и в какой-то момент я сказал: «Хорошо, мы уезжаем завтра и увидимся в конце ноября...». Они все посмотрели на меня с недоумением, как будто я произнесла неизвестно какую брань: «Нет», - ответили они, — «вы не понимаете; за два месяца здесь может произойти все, что угодно; наши дни сочтены; в начале сентября, когда фабрика снова откроется, начнется очень тяжелая борьба; нам придется иметь дело с новым контрактом компании и тысячей других вещей; если вы хотите остаться в борьбе, вы должны вернуться гораздо раньше». Маргерита, которая в то время знала ситуацию на заводах лучше, чем я, благодаря своей диссертации, была в этом убеждена.
Я взял Маргериту на прекрасную экскурсию в горы моего детства, в Валь-Пелличе. И нам повезло: нам удалось увидеть канюков, очень редких белых куропаток и даже великолепного орла, летящего на вершине Монте Гранеро, напротив Монвизо. Затем, чтобы доставить ей удовольствие, поскольку она тоже очень любила море, мы отправились на юг, в сторону Тремити. Когда мы прибыли на остров Сан-Дтомино, мы поставили палатку на пляже, искупались и легли спать. Но я не мог сомкнуть глаз, возможно, из-за жары, моего нетерпения к морскому климату или стрекота цикад. Всю ночь я просидел возле палатки, очень нервничая. Когда моя жена проснулась, я сказал ей, что мы могли бы вернуться в Милан.
Она разразилась смехом, прыгнула в воду, и вскоре после этого мы снова оказались в Чинквеченто. В тот же вечер мы были на площади Кастелло, где отпраздновали начало нашей новой жизни фруктовым коктейлем. Это было 15 августа.
К моей матери, в Лондон, мы не поехали. Она очень рассердилась и, возможно, в тот момент убедила себя, что я неисправимый ребенок.
Да, и Маргерита, и я очень хотели завести ребёнка. Мы не только планировали, но и сделали это, в том смысле, что вскоре после нашего возвращения в Милан моя жена забеременела. Мы были счастливы и уже изучали, как совместить нашу жизнь в качестве будущих родителей с нашими политическими обязательствами. В то время это еще не казалось невозможным.