С первого взгляда
Шрифт:
– В общем-то да, один. Эти люди ей тоже не очень-то нравятся. Мы редко бываем в обществе вместе, да и друзья у нас тоже разные. Почему вы спросили?
– Сама толком не знаю. Меня это совершенно не касается, и мне стыдно за мое нахальство, – церемонно извинилась она, пытаясь осмыслить отношения супружеской пары в таком браке.
В общем-то все это очень по-французски. У французов муж и жена остаются в браке до самой смерти, а конфликты решают, живя каждый своей собственной жизнью, предпочитают не разводиться, не то что в Штатах, где чуть что, супруги и разбежались.
– Нисколько вам не стыдно, – подколол ее он. – Вам
– Наверное, нелегко так жить, когда у каждого свой круг общения и разные представления о том, где проводить выходные? – Интересно, есть ли у него любовница и встречается ли он с другими женщинами? Но конечно же, Тимми никогда не осмелится спросить его об этом. Ей казалось, что у него никого нет. Не похож он на человека, который ведет беспорядочную жизнь. С ней он был почтителен и деликатен. Нет-нет, он не флиртует с женщинами, во всяком случае, со своими пациентками.
– Если люди очень разные и им трудно друг с другом, они могут сохранить брак, когда каждый живет своей собственной жизнью. Все мы меняемся, а тридцать лет большой срок, – спокойно объяснил он. Было видно, что он смирился со своей жизнью и его она вполне устраивает.
– Да, наверное, – вежливо согласилась Тимми. – Хотя не мне судить, у меня нет такого долгого опыта семейной жизни.
– Пять лет не так уж мало. Очень печально, что люди не пытаются наладить отношения и просто расстаются. – Жан-Шарль немного помолчал и потом добавил: – Я считаю, люди должны оставаться вместе ради детей. Это их долг перед детьми, как бы им ни было тяжело и трудно.
– Не знаю, – честно призналась Тимми. – Я вовсе не убеждена, что для детей это такое уж благо, когда их родители ненавидят друг друга и тем не менее продолжают жить вместе. Все равно ведь кончается тем, что родители начинают обвинять детей за те жертвы, которые они ради них принесли. И детей это ранит так же больно, как родительский разрыв. Так что какой смысл жить до конца жизни с человеком, которого ты не только не любишь, но порой и просто ненавидишь? А дети – что детям дает жизнь в такой семье? Они сами проникаются той же ненавистью, которую испытывают родители, а это, я считаю, ужасно несправедливо по отношению к детям.
– Мы не всегда получаем от жизни то, чего хотим, – уклончиво заметил Жан-Шарль, – или то, что надеялись получить. Но это не оправдание для того, чтобы все бросить и бежать. У людей есть долг по отношению друг к другу, и тем более по отношению к детям.
– Мне кажется, это слишком уж суровое отношение. Я считаю, что нужно сделать все возможное, чтобы наладить отношения, но ни в коем случае не обрекать себя на страдания до конца жизни. Порой бывает лучше признать, что ты совершил ошибку или что обстоятельства изменились. Знаете, я сейчас даже уважаю своего бывшего мужа за то, что он честно во всем признался, хотя тогда мне было очень тяжело. Не откройся он мне, мы бы так и продолжали жить во лжи. Нет, лучше уж одиночество, чем ложь.
Жан-Шарль, судя по выражению его лица, был с ней не согласен. Он защищал свои жизненные принципы и выбор, который сделал, – быть вместе и в радости, и в горе, покуда смерть не разлучит их. В последние годы горя было куда больше, чем радости…
– Иногда человек должен смиряться, – сказал он, беря шоколадную конфету; Тимми не сводила с него внимательных глаз. Она сразу почувствовала, что он многое скрывает от нее.
– Я с вами не согласна, – спокойно возразила Тимми. – У смирившихся жалкая участь.
Ей было бы невмоготу оставаться с Дерриком после того, как она узнала, что у него есть любовник. В конечном итоге Деррик поступил правильно, оставив ее, хоть ей их разрыв причинил мучительную боль. И все равно так было чище, она пережила катастрофу и теперь испытывала к нему уважение.
– В жертве есть своего рода величие, – философски заметил он, и она задумалась над его словами.
– Никакой награды за жертву никто не обретает, – упрямо возразила Тимми. – Мы просто стареем раньше времени, теряем и душевные, и физические силы, глядя, как умирают наши мечты. Зачем обрекать себя на такое прозябание? Можно жить гораздо более полной и богатой жизнью.
Он ничего не ответил и словно бы задумался. Во время их бесед она не раз высказывала интересные суждения, он потом подолгу размышлял над ними. Несмотря на все, что ей довелось пережить, она все еще верила, что любовь возможна, – нет, не для нее, но хотя бы для других. Сама она смирилась со своим одиночеством и не питала никаких иллюзий относительно себя. Но знать, что в жизни есть любовь, было отрадно – особенно если Тимми видела ее в жизни других. Ее судьба и судьба Жан-Шарля были, в сущности, очень похожи, хотя он женат, а она не замужем. Оба они, как и множество других супружеских пар, смирились с тем, чего в их жизни нет, и старались жить достойно, заполняя время работой, работой, работой… У него были дети, ее ночи иногда скрашивали такие мужчины, как Зак.
Они поговорили еще немного, и наконец он неохотно встал. Как хорошо сидеть вот так рядом с ней в «Плаза Атене» и болтать, сидел бы и сидел, не замечая времени, но впереди столько дел… Прощаясь, Жан-Шарль пообещал навестить ее завтра к вечеру. В Париже ей осталось пробыть еще три дня.
Когда она на следующее утро встала и оделась, то поняла, что чувствует себя гораздо более слабой, чем ей хотелось бы признаться даже собственному доктору. Конечно, силы возвращались, но до прежней легкости и бодрости было далеко. И все же она заставила себя выйти на улицу. Цель ее прогулки находилась всего в нескольких ярдах от отеля, это был магазин на авеню Монтень, где продавалось лучшее, что можно было купить в Париже. Тимми хотела сделать подарок Жан-Шарлю перед отъездом. Он проявил по отношению к ней такое удивительное внимание, так заботился о ней, и ей хотелось выразить своим подарком свою благодарность, хотя она знала, что он ничего подобного не ожидает. Пусть это будет жест признательности и дружбы, решила она.
Тимми спустилась вниз около полудня и медленно, как старуха, побрела к магазину часов на авеню Монтень. Какое отвратительное ощущение – она словно постарела на сто лет за последнюю неделю! Тело все еще не оправилось после интоксикации, вызванной гнойным аппендицитом, от антибиотиков, которые она продолжала принимать, слегка подташнивало. Но, оказавшись в магазине, она сразу же отвлеклась от собственного болезненного состояния и стала с увлечением рассматривать предложенные ей на выбор турбийоны, среди которых нашла именно то, что ей и хотелось ему подарить: великолепный «Бреге» в простом платиновом корпусе и с черным циферблатом, она надеялась, Жан-Шарль будет доволен. Продавец, который с ней занимался, заверил ее, что если часы не понравятся, их можно будет поменять на те, что придутся больше по вкусу.