С пылью в глазах
Шрифт:
– Опять хотел на шефа произвести впечатление? – ответил псу Фланнаган и схлестнул два орудия ресторанных миров между собой: счётом отвёл нож в сторону. – Только вряд ли он оценит.
Обернувшись, Хью не увидел перед собой того зверя, которого краем зрения останавливал в течение нескольких минут. На той стороне плиты никто не работал, а сам шеф ранее вышел в зал.
– Глянь! – радостно прошептал Хегли, протянув другу счёт. Лабрадор замер в ступоре после осмотра содержимого. Он увлечённо перелистывал купюры, запутывался в сумме пару раз и пересчитывал снова.
– Неплохо так, как три рабочих дня… – наконец вымолвил пёс, отрёкшись от внешнего мира. – А кто это такой щедрый?
– Мишель. Сейчас приходила сюда с каким-то телом обмывать свои рабочие дела.
– Это… Зря я столько лет учился на повара. Для счастья нужно всего лишь родиться с красивой мордой, а всё остальное не важно, – он говорил это медленно, с отведённым в сторону взглядом. Хегли щёлкнул его по носу, отчего тот моментально пришёл в себя.
– Это была Мишель. Та, с которой ты меня вчера свести пытался.
– А, да?
– Я тебе это второй раз уже говорю.
– Отвлёкся немного, в небытие зашёл. Ну… если это Мишель, то тогда я не зря учился. А то уже злиться начал. Буду считать, что она проявила такой знак внимания. Немного обидный.
– Почему?
– Потому что это деньги. Лично для меня даже тёплые слова были бы более весомой благодарностью, – с долей обиды сказал пёс.
– Дорен хвалила твои блюда, но тебе это всё равно не понравилось.
– Как ты меня с этим достал… – Хью от негодования почесал подбородок ножом и, откашлявшись, развернулся к разделочной доске. – Я могу ей в тысячный раз предложить прогуляться, но она никогда не поймёт моего намёка на свидание. Тебе в этом плане даже проще. Сразу отказал всем, прокрутил динамо и спокойно жить, гулять по-своему. А мне уже тяжело… Я не знаю к какому берегу прибиться: оставить попытки её добиться, начать новую жизнь, или, как это обычно со мной случается, остановиться на полпути, придумать совершенно несуразную отговорку и с малейшего прогресса вернуться на свой любимый и вечный ноль.
У Хью с Дорен действительно были довольно сложные отношения, в которые даже Хегли был поглощён с рогами. Он знал о неумолимых чувствах своего друга, о том, что они полностью взаимны, но не говорил, молчал, как партизан, выполнявший приказы двух начальников одновременно. Его друзья были схожими – это, по мнению Фланнагана, не оставляло им шанса на счастливую жизнь вместе, – они любили шумные компании, развлечения, которые обычно создавали сами для себя. Но на самом деле в чертогах их душ таились спокойствие, навеянное меланхолией, скромность и миролюбие, а активными они были только в присутствии своих друзей.
Смотря на ситуацию с трёх сторон, Хегли располагал большими фактами, чем Хью и Дорен вместе. Свести их импала не пытался, самостоятельно отказавшись от этой идеи в первые минуты. Рано или поздно один из них в порыве эмоций, позитивных или негативных, должен был высказаться – на это антилопе приходилось уповать не первый месяц.
У самого Фланнагана история была ещё хуже, ещё запутанней…
Он, вернувшись из мира воспоминаний, устало поднял голову вверх, к резкому свету белых ламп, нависших над столами и плитами. Ему нужно было вернуться в зал, к гостям, но навязчивые фантомы вертелись в его голове, заставляя подчиниться им и попытаться впервые подтолкнуть лабрадора к важному шагу. Хегли отсчитал половину от своих чаевых, приподнял колпак Хью и, положив деньги между ушей, опустил его.
Зал практически опустел. У входа сидела влюблённая парочка, раздражавшая Фланнагана своим присутствием и существованием в целом, и трио девушек, которые нормальную еду не едят, а фотографируют и нюхают, питаясь в это время отравой для поддержания. В пристрастиях к разной пище Хегли разбирался с удовольствием – его привлекали взгляд и мимика тех зверей, которые никогда не ели «недоступного» им, но неожиданно решили попробовать. Смотреть на волка, грызущего огурец, не понимающего удовольствия в овоще, было менее интересно, чем на быка с куриной ножкой. Однако всех этих зверей объединяло нездоровое любопытство, страсть к новым ощущениям, порой выходящим за рамки приличия, которую никогда не понимал парень, делавший, живший по инструкциям и приказам.
В его голове вертелась будущая встреча с Ярвинен – её фамилию импала повторял сотни раз, старался запомнить на всю свою жизнь. Данные о девушке он хотел передать координатору, чтобы уже тот решал о её судьбе. А у Хегли была своя личная жизнь, в которую он не хотел впускать чуждую душу, способную свести усилия лучших лет в ничто.
Вечер подкрался незаметно. За окном исчезал день, медленно темнеющий, переходящий в ночь. Растворялась боль города, который остывал от горячей работы. В предвкушении завершения дня все старались поскорее закрыть ежедневник с обязанностями и перейти к свободе действий. Хегли был не исключением, но для него вечер мог стать страшнее дня.
Он явился в парк чуть раньше, воспользовавшись законом жанра, как отговоркой, а на самом деле желал осмотреть местность, на которой ему предстояло вести беседу со злейшим врагом. Его планам не суждено было сбыться – на скамейке с маленькой дорожной книжкой сидела Мишель. У неё вряд ли возникала проблема с нарядом на вечер, ведь Фланнаган видел девушку только три раза и всегда она была в разных платьях. На сей раз тигрица предпочла яркий образ, в котором красный цвет был украшен броскими жёлтыми оттенками – тонкими полосами вдоль талии и у воротника.
Очередное сравнение стремительно расположило к себе доминантную сторону разума. Ярвинен, на которую приятно смотреть даже неприятелю, казалась чистейшей, не имеющей в себе тёмного пятна. Её всегда опрятный вид заслуживал уважения, а утончённые манеры подчёркивали привлекательную женственность. Сам же Хегли почти не следил за собой, считая, что не обязательно выглядеть идеально для остальных. Но в тот момент ему стало тошно от самого себя. Хотелось выглядеть достойно рядом с настолько привлекательной особой.
Фланнаган нервно ступал по дорожке, выложенной красной и жёлтой плиткой в шахматном порядке, обращая внимание на каждую деталь окружающего мира: на зверей, воодушевлённых прогулкой в парке или просто пробегавших мимо для разминки, на выстриженные деревья с аккуратными кронами, на небо, где каждую секунду загоралась новая, еле видимая звезда. Хегли чувствовал слабейшее дуновение ветра, пробегавшего по его шерсти, поглаживающего её, тепло, которым был наполнен летний вечер.
И вновь импала пробудил излишнюю нервозность, спящую в обнимку с паранойей. В парке было довольно темно, но девушка сидела с книгой, наверняка даже не видела букв. Это выглядело очень подозрительно и глупо.