С ризеном по жизни

Аксентьев Сергей Терентьевич

Когда становилось полегче, ризен вставал из своего укрытия, брал в зубы свою любимую игрушку, подходил ко мне и привычным жестом, тыча игрушкой в колени, приглашал с ним поиграть. Наигравшись, брал игрушку, и, лизнув меня в руку, вновь уходил в своё укрытие.

Лето было на переломе. Жара изматывала его. Он всегда плохо переносил жару, а тут ещё болезнь.

Как только солнце начинало клониться к закату и удлинившиеся тени, от домов и деревьев, давали хоть какую-то прохладу, мы не спеша, уходили в дальний, заброшенный угол парка. Там в лесопосадке, была

у нас заветная сосна. Ее нижние ветви располагались горизонтально, образуя шатёр, а крона не пропускала солнечные лучи. Мягкая, хвойная подстилка толстым слоем укрывала сухую, давно не видавшую дождя, землю. Под этим шатром было тихо и уютно. Я усаживался на камень и прислонялся спиной к стволу, а мой четвероногий друг ложился на бок, сладко вытягивался и закрывал глаза. Так мы наслаждались вечерней прохладой, пока солнце не уходило за горизонт, а сумерки не становились густыми.

… Из жизни он ушел достойно.

В последние дни, чувствуя приближение разлуки, я был всё время с ним.

Однажды, когда я сидел за письменным столом и с усилием пытался заставить себя заняться работой, он нетвёрдой походкой, медленно подошел ко мне, ткнулся носом в ногу. — Что мой хороший? — спросил я его. Он пристально посмотрел мне в глаза, приветливо вильнул обрубочком хвостика и направился к холодильнику. Я достал ему его любимые сосиски. Он утвердительно хрюкнул, не спеша, тщательно пережевывая каждый кусочек, съел все, вылизал, как обычно это делал, свою миску, попил воды, снова, посмотрев на меня, вильнул обрубочком хвоста. Я нежно погладил его, прижал голову к коленям. Он замер.

Постояв так немного, вздохнул, лизнул мою руку, пошел на свою подстилку, улегся, повернувшись к стене…

Похоронил я своего друга под раскидистой крымской фисташкой, росшей на невысоком холме.

С этого холма хорошо видна долина, поросшая кустами можжевельника, молодыми елками, орехом и высокими травами. Здесь он так любил носиться, придумывая для себя самые невероятные развлечения.

Вдали, до самого горизонта, во весь охват окоема, простирается его любимое море. В свежую погоду, здесь к шелесту листьев фисташки, примешивается шум далеких волн, накатывающихся на каменистый берег…

…Глубокая осень. Яркий солнечный день. Не вообразимая голубизна, не затуманенного ни единым облачком неба. Природа отдыхает от буйства летней жары.

С моря дует ровный, прохладный, упругий ветер. Там, вдали, от самого горизонта катятся и катятся на берег вспененные гривы зелено-голубых волн. Тех самых шипящих, с обламывающимися гребнями, волн, которые он так любил.

Я сижу на камне возле моего друга под фисташкой. Я часто прихожу сюда, просто посидеть, помолчать. Мы многое успели повидать с ним за те недолгие годы, что отвела нам судьба. Он многому меня научил, и многое во мне изменил…

Я тихо читаю ему свои стихи:

Мой добрый другМой черный, мудрый зверь!Спасибо, что ты былИ подарил мне ласковые годы…

Комок подступает к горлу, слезы жгут глаза. Но я не стыжусь ни слёз, ни своей минутной слабости. Да и чего мне стыдиться. Ведь я пришел к другу.

ПАМЯТИ ЧЕТВЕРОНОГОГО ДРУГА

Мой верный друг,Мой мудрый черный зверь!Мне пусто без тебя и нелегко.С тоской гляжу на запертую дверь,Все жду тебя, но ты там — далеко.Ты там за далью окоема,В земле, в траве, в росе, в цветах,В полете бабочек, в мечтах,Но только вне родного дома.А я теперь совсем один.Все суета и все пустое,Лишь грусть и память что-то стоят…Я в тайне жду — вдруг, скрипнет дверь.И ты веселый, умный, шумный,Влетишь как молния ко мне,Но в затвердевшей тишинеШепот Творца «Очнись, безумный.Он там, откуда нет возврата,Откуда нет назад пути,И не надейся, и не жди,Смирись, хоть тяжела утрата!»Мой верный друг, мой черный, мудрый зверь,— Спасибо, что ты был,И подарил мне ласковые годы!Ты в сердце, ты со мной,И в радость, и в невзгоды,Не разлучит нас запертая дверь.