С тенью на мосту
Шрифт:
— Что этот?
— Все, нечего об этом разговаривать. Просто будь осторожна, с ним не разговаривай лишний раз. И не попадайся на глаза, когда одна, только, если рядом с тобой кто-нибудь еще.
— Например, ты?
— Ну, допустим и я.
— А ты сильный? Ты меня защитишь? — она опять странно улыбнулась, сверкая светло-зелеными глазами.
— Вряд ли я смогу устоять в драке против него, — усмехнулся я. — Он сломает мою спину пополам, как куриную косточку.
— Я не дам ему сломать тебе спину. Пусть только попробует, и он встретится с этим! — она угрожающе выставила вперед свой костлявый кулак, обсыпанный рыжими веснушками.
— Что это? — я схватил ее за
— Хм! Ну и ладно, — она вырвала руку, — можешь, что хочешь думать о моем кулаке. Зато я знаю, какой он сильный. Горшки за тобой выносила сколько. А ты-то наваливал в них, как бык!
Я охнул от неожиданности: это был уж очень больной удар под дых. Я так покраснел, что мне показалось, мои уши прижги раскаленными щипцами.
— Ты, ты… болтунья! Языком своим болтаешь, как грязной метлой!
— Ой, говори, что хочешь! Я сейчас такоооое могу сказать, что твои уши от стыда вообще отвалятся!
— Не смей! — заорал я. — Только попробуй! Я тебе покажу!
— Что покажешь? Я уже все видела! Там…
— Не смей больше ничего говорить! — я ринулся на нее, закрывая уши, а она проворно нырнула в другую комнату и захлопнула дверь.
— А вот и скажу, а вот и скажу! — кривлялась она за дверью. — У тебя там…
И она сказала: моя голова загудела и закружилась от позора.
— Все, я больше с тобой не разговариваю, и не дружу, — со всей серьезностью сказал я. — Это конец. Даже не подходи ко мне.
Это было слишком обидно. Я считал ее своим другом, я доверял ей. Она видела меня в беспомощном состоянии, но она подорвала мое доверие и нарушила несокрушимое правило дружбы — никогда не говорить о том, что слишком сокровенно и неприятно.
— Иларий, прости меня! — она быстро выскочила из комнаты и побежала за мной. — Иларий, я не хотела, — она коснулась моего локтя, но я отбросил ее руку.
— Не прикасайся ко мне! Ты больше мне не друг! Ты предательница! — я побежал к воротам, выводящим из двора.
— Иларий, ну, пожалуйста, прости, — она уже всхлипывала и плакала. — Я глупая болтунья, мой язык — грязная метла! Иларий, куда ты уходишь?
Не слушая ее, я быстрым шагом вышел из двора и пошел вперед, попутно задевая рукой ветки деревьев, которые обсыпали меня снегом. Я не задумывался куда иду, ноги сами несли меня к тому месту, где осталось незавершенное дело. Я пришел дому Ладо. Со странным чувством я смотрел на пустой, заброшенный дом, в котором еще недавно кипела жизнь, а теперь в нем поселилась пустота, холодная, обжигающая душу пустота.
Зайдя внутрь, я огляделся. Все комнаты были безжизненными: не было мебели или чего-то напоминающего о том, что здесь жили люди. Вряд ли Ладо удалось погрузить всю утварь на небольшую телегу. Скорее всего, все оставшееся растащили односельчане. Единственно никому не нужным оказался валявшийся в углу стул, так как он был настолько хлипким, что никому не показался интересным.
Шаг за шагом я начал обыскивать дом, ощупывать стены, пол, окна в поисках записки Ладо. Ведь я знал, что он не мог уехать просто так, он должен был написать адрес. С трудом удерживая равновесие, я забрался на стул и начал осматривать и обшаривать стропила крыши. Ничего не было. Ни малейшего клочка бумаги. «Нет, Ладо умный, он не мог оставить записку в доме, — решил я, — ведь ее кто-нибудь мог найти. Надо смотреть на улице».
Сначала я зашел в мастерскую. Там не было даже старого, изрезанного во многих местах стола, на котором работали Ладо с Тито. Стены были утыканы большими кривыми и ржавыми гвоздями: раньше на них висели
Иларий! Я до последнего ждал тебя, надеялся, что ты передумаешь и поедешь с нами. Я уехал с тяжелым сердцем, не зная, почему ты не пришел. Всей душой верю, что у тебя все будет хорошо, что перед тобой откроется твоя большая, крепкая дорога.
Я буду ждать тебя в течение всей своей жизни в городе Сарал, что стоит на берегу Каральского моря. Сколько бы времени не прошло, жду нашей встречи.
Береги себя. Твой друг, Ладо Сури.
Не сдерживая подступивших слез, я засунул книгу под пальто и побрел на восток по дороге, полностью опутанной воспоминаниями.
«Вот это место», — тихим дребезжащим звоном отдалось в моей голове, когда я подошел к пустынному подножию холмов. Мой дом действительно сгорел дотла, лишь только черные, обгоревшие столбы торчали вверх, будто пики, безмолвно предупреждающие путников, что это место дурное и нехорошее. Я подошел ближе и с удивлением отметил, что мой сгоревший дом, укутанный в снег, выглядит хоть и пугающе, но красиво: необычайно страшное и черное пепелище переплеталось с таким мягким и наивно-детским снегом. Я ожидал, что тут на меня нахлынут горькие воспоминания, но странное чувство удовлетворения затмило все мысли: «Кем бы он ни был, но он тоже сгорел. Я отомстил ему. Значит, его можно убить». И я начал с каким-то невероятным наслаждением представлять всевозможные способы убийства старика. Я представлял, как вонзаю в его грудь копье, а его старческое, обезображенное лицо с изумлением смотрит на меня: «Как этот глупый мальчишка смог раскусить меня?». Я стоял и ухмылялся, воображая все более и более жестокие сцены расправы: отрубал ему голову, руки, ноги, насаживал на колья, обливал кипятком. Я не знал, сколько времени я стоял там, уставившись на обгоревшие доски, и хищно скалил зубы, чувствуя, как пожирающая ненависть захватывала меня с каждой секундой.
— Кар-кар! — большой черный ворон, усевшийся на обгорелую жердь, вырвал меня из потока зверских, кровавых сцен.
Я встряхнул головой и будто проснулся. «Надо уходить отсюда, — велел я себе. — Все эти чудовищные мысли не мои, они чужие».
Не оглядываясь, я побежал прочь от дома.
Следующим я посетил дом Бахмена. Два единственных дряхлых окна уже были разбиты. В крошечной комнате стоял беспорядок. Не было бушлата, старых одеял, жалкой посуды и скудных запасов еды в погребе. «Удивительно, — подумал я, — когда живет человек, никому и дела до него нет, а как только он умирает, сразу прилетают жадные вороны: грабят, рушат и разбивают».