С тобой моя тревога
Шрифт:
Директорша пришла к общему столу в жакете толстой вязки, на руке маленькие часики на тонкой браслетке. «Золотые, и браслетка тоже… сотни полторы стоят. Богато живет хозяйка-то», — подумала Ольга.
Пока обедали, Соня Аркадьевна, так звали директоршу, успела подписать какие-то бумажки, утвердить меню на следующий день.
— Ну, нравится у нас? — спросила она у Ольги и, когда та кивнула головой, сообщила подчиненным: — Новенькая. В посудомоечной. — И, уже обращаясь к Ольге, закончила: — Красивая
— А я не хочу в зал! — возразила Ольга.
— Не хочешь? Тарелки, ложки мыть нравится? Тебе виднее… Мой посуду, пожалуйста!
Катать от стола к столу тележку и подбирать посуду за посетителями Лиховой казалось унизительным. «Уж этого от меня не ждите!»
Незадолго перед тем, как идти домой, Настасья отправилась на кухню. Вернулась оттуда с двумя свертками. Высыпала из ведра ломти хлеба, положила на дно один из свертков и засыпала ломтями.
— А это тебе… Да ты не тушуйся!
— Мне?
— Бери! Мясо. Свежее!..
— Что я с ним делать-то буду?
— Чудачка! «Чего делать?» А чего с ём, с мясом, делают? Сварят да съедят. Бери, бери!.. Это наше.
— Да я в жизни его не варила. Не умею. — Ольга встала с Настасьей рядом на деревянную решетку, подставила руки под горячие струи.
— Ну так, может, мне отдашь? — недоверчиво спросила Настасья… — Рупь дам, а?
— Даром возьми. — Ольга видела, как Настасья торопливо ворошила черствые куски хлеба в ведре. Ей вдруг стало тоскливо в наполненной паром от потолка до открытой форточки, пропахшей капустой и хлопковым маслом посудомойке.
…Перед конторой стоял знакомый автобус. Ольга пересекла площадь. Из степи дул сильный холодный ветер. Над ломаной линией темно-фиолетовых гор висели подсвеченные закатившимся солнцем облака из розового перламутра. В розовые тона были окрашены высокая заводская труба, шиферные стены цехов, здание конторы и даже деревья на дороге.
Она подошла к автобусу. От конторы спешил, смешно припадая на ногу, Дурнов. Он помахал рукой, давая понять не то ей, не то шоферу, чтобы подождали. Ольга заглянула в автобус. Еще были свободные места.
— Ух, запыхался, — выдохнул Дурнов. — Ну, здравствуй!
— Ну, здравствуй, если не шутишь. — Она стояла, держась рукой за створку двери.
Дурнов, встретившись глазами с ее вопросительно-насмешливым взглядом, засуетился, поманил пальцем. Ольга, отошла в сторону. Дурнов подмигнул.
— Живешь-то как, ягодка-малина? Фраера еще не нашла, а? — И засмеялся заискивающе. — Или нашла уже?
— Ну, а если нет, предположим?.. Уж не ты ли метишь в любовники?
— А что, послушай-ка. Ублажи, а?! — Он торопливо порылся в карманах длинного брезентового плаща, полез в карманы пиджака. — Выпьем, а? Деньги есть, табак найдется…
— Потеряйся! Я за деньги не люблю.
— Ну не так, так эдак! Смотри, и одежки на тебе нет… Замерзнешь… А я того, согрею, а?
— Садись в машину, — направилась к автобусу Ольга. Дурнов торопливо взобрался по ступенькам. Она постучала в стекло шоферской кабины: — Давай трогай!
— А вы? — шофер высунулся в окно, и Ольга почему-то вспомнила, как он пригрозил Одинцову отходить его бортовкой за розовощекого дружинника, рассмеялась.
— Трогай! Мне не по пути.
— Дело ваше…
Створчатые дверцы задернулись, автобус развернулся на площади и скрылся.
…Ольга шла пешком узким тротуаром, под невысокими карагачами с мохнатыми от пыли листьями.
Она шла быстро, подгоняемая ветром. В том месте, где шоссе полого спускается к мосту, от столба навстречу ей шагнул мужчина, загородил дорогу.
Ольга вздрогнула от неожиданности. Перед ней стоял Дурнов.
— А вот он я! — ухмыльнулся недобро. — Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети… Думала, так я и уехал, да? А я не уехал! Добром не хочешь — силком заставлю!
Он схватил ее за плечи, попытался привлечь к себе, но она оттолкнула его, выкрикнула:
— Силком?! Ты? Меня?! Силком?!. Да я тебя задушу, гад! Силком! — и рассмеялась презрительно. — Уйди с дороги, хромач задрипанный!
Дурнов отстранился, пораженный ее яростью. Но когда Ольга перешагивала с тротуара на шоссе через пологий, засыпанный листьями арык, он набросился на нее сзади. Она успела повернуться к нему лицом, а вырваться не смогла.
— Озолочу, дурища! Ну! — выдыхал он и все сильнее сжимал ее в объятиях.
Одна рука у Ольги была свободна. Чтобы не упасть, она обхватила шершавый ствол дерева. Перекошенное лицо Дурнова, его дикие блуждающие глаза были совсем рядом от ее лица. Ольга отпустила ствол и двумя пальцами — средним и указательным, как ее когда-то научили, ткнула в вытаращенные глаза Дурнова. Раздался истошный вопль. Дурнов волчком вертелся в мелком, сухом арыке, уткнув лицо в ладони, и по-звериному ревел от боли…
Ольга не видела ярких фар машины, вынырнувшей со стороны моста, не слышала, как автобус остановился рядом на дороге.
— Что здесь происходит?! — шофер заводского автобуса подбежал к Ольге.
— Ничего не происходит! Ты чего сюда прискакал? Сами разберемся!
— Ну и публика! Так он что, нарочно слез здесь, чтобы вас встретить?
— Выходит…
— В штаб дружины его…
— Не надо в штаб… Это — наше дело, штаба не касается. Штаб пусть за порядком следит!
— Довези до общежития… — взмолился Дурнов.
— Тебя? Дотопаешь самостоятельно. Садитесь в машину, Лихова. Вас к общежитию?