С тобой навсегда
Шрифт:
«А еще какие глупости я совершила?»
Да сколько угодно! Мысленно я загибаю пальцы...
... Порхала бабочкой, а нужно было трудиться. Потому Петер и не взял меня с собой, что я оказалась ему не нужна. Это первое. Второе... Совсем не следовало Артура пускать на порог в отсутствие Петера — не понадобилось бы и затевать драку. Третье — не следовало уезжать в отсутствие Петера; нужно было дождаться, объясниться; кто знает, что теперь подумает Петер о причине моего отъезда? И вот еще: в каком свете представит меня Артур? Уж он постарается обелить себя...
А главная моя глупость —
Через неделю, когда я уже поняла, что Петер из Америки вернулся, я начинаю тихо злиться. Он не звонит. Значит, считает, что все так и должно быть. Его не сильно огорчил мой отъезд, его не интересуют причины, не беспокоит моя дальнейшая судьба. Он согласен с моим поступком.
И тогда я начинаю думать, что во всем вела себя правильно. Ни одной глупости я не совершила. Хотя... Одна все-таки есть. Не нужно было с самого начала связываться с Петером! Убедилась тогда, что серьезных травм нет, и выставила за порог...
От этой мысли я даже вздрагиваю. Нет, это уж слишком! У нас с Петером было много прекрасных минут. И минуты эти стоят многого. Это я понимаю и умом, и сердцем. За них — за минуты наши счастливые — я сейчас и должна заплатить! Но любовь есть любовь! Любовь приносит не только ощущение счастья, ощущение наполненности жизни... любовь еще приносит боль. Это известно всякому, кто по-настоящему любил.
«А была ли у нас вообще любовь?»
Любовь была — если судить по той душевной боли, что я испытываю. И, может быть, все еще есть. Это мне станет ясно, когда я очищусь от обиды, злости.
«Нет, я ни о чем не жалею!» — кажется, так поет Эдит Пиаф...
О, как она права! И я ни о чем не жалею. Не так уж и велика моя плата за любовь — одиночество. Люди платят за любовь кровью, жизнью... И почему я вдруг решила, что осталась одна? Вовсе я не одна. Нас двое. Нас с течением времени — все больше и больше. Каждый день я подхожу к зеркалу и пристально оглядываю свою фигуру. Может быть, уже видно, что нас двое? Нет. И не скоро еще будет видно. Но я уже не одна. Не чувствую я подавляющего безысходного одиночества, которое чувствовала тогда... после того трагического случая... Сидя вечерами у телевизора и тихонько поглаживая живот (так я общаюсь с малышом), я бываю в иные минуты даже счастлива и благодарю судьбу за то, что однажды ночью мы с вздорным Кандидатом кое на кого наехали.
А Петер... Его жизнь, его одиночество — теперь это его проблемы. Если Петер не звонит, не шлет писем, значит, проблемы свои как-то решил. Привез какую-нибудь глупую, типа меня, девицу из Америки... выбрал момент, повел ее к себе в клинику: «Мои дамен унд геррен... вот ваша новая мутер...»
Это, конечно, царапает мне сердце. Но жить как-то надо.
Меня очень тянет в театр. Сказываются привычки, привязанности... Однако этот мост я уже за собой сожгла.
С некоторых пор Вера и Надежда — опять мои частые гостьи. Они приносят мне новости из театра. Петр Петрович пока не взял к себе в приемную никого. Он хранит верность мне: крутится без помощницы. Но я уже не пойду к нему. Как это принято говорить: в одну реку не входят дважды...
Поэтому я ищу себе новое дело. Пробую заниматься переводами.
Купила себе пишущую машинку и теперь стучу на ней с утра до вечера. Вера и Надежда иронизируют. Говорят, что мне уже пора открывать переводческое агентство. Напрашиваются в курьеры. Шутки шутками... но по нашим временам — это неплохая мысль. Впрочем, время покажет...
... Но время не спешит, у времени — размеренный ход. Мы чаще всего торопим его, надеясь на добрые перемены в будущем. А оно идет себе тихонько, не обращая внимания на наши сетования и мольбы. Чему суждено случиться — то случится. Но — в свой час.
Так в заботах, в суете проходит месяц, за ним — второй...
По прохождении этого времени Петер и моя поездка в Германию начинают как бы терять черты реальности. Или это был мой сон, или в руки попался роман, который более других увлек меня; я читала этот роман и ставила себя на место героини — у меня всегда было живое воображение, я с легкостью могу представить себе красивого и умного героя-любовника и Томаскирхе, которую никогда не видела, могу нарисовать для себя и корабли у Засница, и Артура, через коего переступаю, и милую старушку Кох, прижимающую к груди альбом с видами Петербурга...
И приходит весна! Боже мой, новая весна! Опять весна! А я такая старая — мне скоро целых двадцать восемь лет!
Март в этом году холодный. Всюду много снега. Когда еще он растает!.. А с небес нет-нет да и еще снежку подвалит, и подует зябкий северный ветер. Кажется, не дождаться тепла...
Вдруг обнаруживаю в своем почтовом ящике извещение, Лейпциг вызывает меня на переговоры.
«Ну наконец-то!..»
Я безумно рада этому извещению, однако через минуту рву его и выбрасываю в мусорный бак, что стоит возле подъезда. Почему Петер столько времени ждал, почему раньше не хотел поговорить со мной? А теперь, когда я потихоньку начала успокаиваться, он объявился.
Через неделю приходит второе извещение. Но я и его рву на мелкие клочки. Наверное, время ушло. И я уже ничего не жду от Петера. Я даже удивлена тому, что ничего от него не жду. И удивлена своему спокойствию...
А ночью плачу. Проливаю так много слез, что мне приходится переворачивать подушку. Мне так плохо, так трудно одной... Мне очень хочется спрятаться хоть ненадолго за твоими плечами, Петер, мне хочется, чтобы твои сильные руки поддержали меня — именно теперь! В моей жизни наступил такой период — я сейчас очень ранима. И слаба. Я только с виду сейчас кажусь сильной и независимой. А на самом деле пороха в моих пороховницах — щепоть. Я хочу, чтоб ты был рядом, Петер, чтоб поддерживал меня, чтоб служил мне, как мужчина служит женщине, жене, будущей матери его ребенка. И еще... я хочу тебя, Петер! Я тебя ненавижу, я тебя люблю!.. Я только о тебе и думаю, потому буду рвать все твои дурацкие извещения. Я так люблю тебя, что тебе со мной не бывать!