С утра до темноты
Шрифт:
– Соцреализм. А вы кого предпочитаете в этом треугольнике?
– Моккинакки. Прекрасная небесная Абхазия, куда Жорж привез Глику, что это?
– Писано с Биаррица – пляж, казино. Когда они прилетели в так называемую Абхазию, приводнились и выгрузили тяжелые ящики, мною намекалось на тайное задание! Штурман Эштер-хази был каким-то там спецагентом и мог такую вещь сделать. Вообще-то, по-моему, в этой вещи много любви, и в частности, к Москве. Несмотря на все чудовищное, что вокруг происходило, в то же время это город, где жила потрясающая и очаровательная Глика, где жила невероятная авантюристка
– Вы могли бы представить своего Тезея не поэтом, не героем, а постаревшим правителем, как его описал Андре Жид?
– В том-то и дело, что не представляю, поэтому он и ушел. Ушел в окончательный лабиринт, из которого выход только в загробный мир, небесный мир.
– Вы убили всех своих героев!
– Они все погибли, остались без нити Ариадны, она их не вытянула. Другого конца у этой истории быть и не могло. Уходит эпоха, уходят ее герои, ее друзья, ее враги. Все уходит, остается Лабиринт.
– Где-то читала, что Лабиринт – ад, который все же лучше рая. В Лабиринте поэта ждет испытание, которое не даст ему стать нормальным человеком. Норма губительна для творца.
– Творчество в раю уже и не нужно, все сливается. Я, между прочим, был в том лабиринте на Крите. Он не произвел такого страшного впечатления. Руины!
– Зачем вам те руины? Каждый теряется в своем собственном лабиринте, вы живете в Лабиринте, который здесь, в Москве.
– Мы все в лабиринте. Тут вообще эта Ква-Ква сейчас разгулялась! Бог знает, куда она нас затянет. Как бы, как бы, как бы, куа, куа, куа. Квакаем, квакаем.
ГИПЕРССЫЛКА:
«Можно искать небесный град в прошлом или в будущем, можно звать “назад к природе” или “вперед к миру любви и красоты”, но это всегда – призыв к нашим эмоциям, а не к разу-му. Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад – в ад, который человек – и только он – может создать своим собратьям»
Тамарисковый парк редких земель
Считается, что тамариск – древо жизни – наряду с финиковой пальмой был создан на Небесах. Тамариск – вечно зеленое растение – библейская манна, манна небесная. В весеннюю пору он выделяет сладковатую жидкость, быстро застывающую на воздухе в виде белых шариков, похожих на град, и по вкусу напоминающую хлеб с медом. Смолистое дерево пустынь особо почиталось в Месопотамии и Палестине. В Древнем Египте его связывали с воскрешением бога Осириса, в Китае – с бессмертием, в Японии – с дождем. В шумерской магии тамариск широко применялся для изгнания зла и очищения. В христианском обряде венчания произносятся слова: «Пальцы мои – тамариск, кости небесных богов!»
– И поэтому слова сочинителя в самом начале романа – Тамарисковые аллеи схожи с комсомолом – смелое заявление. Когда знаешь ваше прошлое, творческую биографию, ваши либеральные взгляды, такая поэтизация кажется странной…
– Для меня самого это странно было. До сих пор не понимаю, как появилась фраза: «таков и наш исторический комсомол». Позже пришло осознание, что она возникла неспроста: с нее началось развитие комсомольской темы.
– Потом в романе была предложена иная расшифровка аббревиатуры «комсомол»: коммерческий союз молодежи. Это не просто игра слов, это – попытка разобраться в истории возникновения нового для нашего общества явления – олигархии?
– Верно.
– Современность – вещь коварная и губительная. При неосторожном использовании может, как кислота, разъесть художественную ткань вымысла. Вы рискнули писать о современности, и временная пауза между действием романа и событиями наших дней – минуты.
– По правде, я начинал этот роман, не зная, какой он будет – современный или какой-то иной. Сначала захотелось описать аллеи тамарисков, и где-то там сидит старый сочинитель и наблюдает за всем, что происходит вокруг. У него предчувствие; он что-то сочинит, но пока не ведает, что это будет. Все же роман – не просто телетайпная лента событий, как в газете. В романе есть постоянный возврат в прошлое, не далекое, но все-таки прошлое.
– Единственный выпрыгнувший из прошлого – мальчик, которого все принимают за англичанина. Его первое появление в волнах океана (как рождение Афродиты – из пены морской) напомнило персонажа с полотна эпохи Возрождения, но не в идиллической гармонии мира, а экспрессивно…
– Да-да-да. Отчасти это парафраз моей повести для детей «Мой дедушка памятник», написанной в 1972 году. Там автор выходит на набережную Коктебеля, видит 12-летнего мальчика и начинает с ним говорить.
– Это и была отправная точка романа?
– Вначале я думал, что такой же мальчик и будет главным лицом всего романа: вокруг него и начнут раскручиваться все события. Но потом почувствовал, что это не совсем то. Очевидно, тут сыграла роль история жизни Ходорковского. Конечно, отчасти, это не значит, что роман возник из желания описать все это, но какие-то отзвуки этой истории возникают. Стало ясно, что в романе один из героев должен оказаться в тюрьме. И этот кто-то в тюрьме начинает вспоминать всю свою жизнь. Тогда я очень скоро понял, что это как раз отец моего юного героя.
– То есть мальчик из далекого теперь Коктебеля сейчас сидит в тюрьме.
– Да, тот самый мальчик, с которым 35 лет назад встретился Василий Павлович. Я начал прослеживать моего героя в «бликах» 78-го года, 80-го, 85-го, 91-го… Конечно, такой мальчик, как Геннадий Стратафонтов, а именно так звали моего героя той повести, никуда больше не мог пойти, как именно в комсомол. И он стал таким вундеркиндом режима, империи. Именно его в конце 70-х годов послали в Америку для участия в движении «Молодые лидеры мира», а дальше – непременно МГИМО. Институту международных отношений нужны были такие приближенные и надежные… А вот молодой герой оказывается вовсе не английским мальчиком Ником, а русским Никодимчиком, сыном Гена Стратова. И в общем, это все не просто сегодняшний день с самыми актуальными событиями. Вы видите, время отходит назад…