С волками жить....

Измайлова Кира Алиевна

— Я и не боюсь, — чужак погладил Люту меж ушей.

Его звали Айлан — тоже чужое имя, нездешнее. И лицо нездешнее, со светлыми серыми глазами, но черное от загара, — Люта даже не представляла, где так можно загореть. Еще б он не брился наголо, можно было бы и влюбиться.

— Тан этого зверя сколько вываживал... — пробормотал старейшина, глядя на шкуру. — Сам будешь выделывать, уважаемый, или доверишь нашим мастерам?

— Вашим мастерам я почти что угодно доверю, но такая добыча... — Айлан погладил черный мех. — Тут только самому. Да только где?

— Так к старому

Тану и иди, он шкурами промышлял, у него все найдется.

— А... а дочка?

— Говорю ж — она в деревню не выходит. Вообще на люди не показывается, — пояснил староста. — Скажешь ей, что случилось, похоронишь Тана за домом, мотыга у них есть, уверен. Ну и собаку вернешь... хотя на кой она дочке-то?

— Мало ли... А как она одна жить станет, если на люди не показывалась?

— Это уж не твое дело, — отрезал староста, и Люта благодарно ткнулась носом в его руку. — Спроси, можно ли пользоваться вещами Тана. Думаю, она разрешит, а нет, тогда уж вернешься.

Поблагодарив, Айлан понес Тана обратно. На этот раз ему дали мальчишку в помощники, но от того было больше шума, чем пользы, и Айлан скоро прогнал его назад в деревню.

— Что б тебе пониже не поселиться, — бормотал он, входя во двор.

Хотя какой там двор — три на три шага, Тан ведь даже птицу не держал — охотой промышлял.

— Девушка! — позвал Айлан. — Дочь Тана!

«Забыл спросить имя. Все забывают», — невольно фыркнула Люта.

— Куда запропастилась? А, может, в лес ушла, по ягоды... хотя тут такие ягодки, что лучше дома сидеть!

Яму Айлан копал долго — на этом-то каменистом склоне. Спасибо, место выбрал хорошее — меж корявых корней еще не старой, могучей сосны.

— Нельзя же просто вот так на камень... — проговорил он, оглянулся и встретился взглядом с Лютой. — Как думаешь, можно войти в дом? Хоть покрывало взять...

Она порысила впереди, поддела носом крючок, показала, что брать для погребения... вернее, рычала и наступала на Айлана, пока он не сел на сундук, не хлопнул себя по лбу и не принялся рыться в тканях.

— Темное, да? Потому что немолодой мужчина, — очевидно, Айлан успел запомнить кое-что из принятого в этих краях. — Что ж, это подойдет, наверно...

Он бережно окутал тело Тана несколькими витками темно-синей ткани, опустил его в яму. Люта за ремень приволокла двустволку и хотела бросить вниз, но Айлан перехватил ружье за цевье.

— Ты чего это! Такое — в могилу! Нет уж, пусть служит во славу хозяина на этом свете... То есть я отдал бы его дочке покойного, — добавил он, видя оскаленные зубы, — если бы она хоть показалась. Но вряд ли она им пользоваться умеет. И отдачей ее снесет... вон в те кусты!

«Умею! Не снесет!» — Люта могла только рычать и крепче цепляться за ремень, но Айлан уступил.

— Пускай ржавеет, мое какое дело, — мрачно сказал он, когда она утащила двустволку в укромное место, и принялся закапывать яму. — Ну... покойся с миром, добрый человек, а я пойду шкурой займусь. Эй, собака, покажи, где у вас там что для выделки хранится!..

Поздним вечером, когда шкура того самого повисла на распялках, Люта села возле свежей могилы и завыла.

Айлан в доме от неожиданности разлил кипяток и то, что пытался приготовить. Хотел выругать дурную псину, но устыдился — она ли ему не помогла? Потом прислушался — не собачья и не волчья тоска сквозила в ее вое, и от этого пробирала жуть.

Она выла так всю ночь. Днем спала, не мешала Айлану заниматься чем угодно — он хоть одежду простирнул, перебрал свои припасы, решил, чего нужно прикупить в деревне. Мог бы и у покойного Тана прихватить, но посовестился — дочка-то где-то здесь, чем она проживет? Хозяйства-то никакого!

А куда запропала... Кто ее знает, может, в подполе прячется, может, в сарае, может, где-нибудь в кустах поблизости. Айлан не стал искать — подумал, что этак напугает странную девицу еще сильнее. Если они с отцом жили на отшибе и с людьми не общались, кто знает, чего этот Тан ей наговорил! Может, что все незнакомцы спят и видят, как бы ее снасильничать... Оно, конечно, и таких мерзавцев хватает, но собака на что? Неужто даже при ней девушка не рискнула бы показаться незнакомцу? Или это такая краса неземная, что даже луна померкнет пред ее ликом, а давно обезножевший старец вскочит и погонится за юной прелестницей?

Развлекая себя этими мыслями, Айлан доел свое немудрящее варево — обычно ему все равно было, чем питаться, лишь бы сытно и не отравиться, — запил водой и прислушался.

Собака по-прежнему выла. Как начала, едва луна показалась, так и не умолкала.

Разувшись и неслышно вышел на крыльцо — собака покойного сидела в головах могилы. Широкий красный ошейник с начищенными бляхами был хорошо виден даже в темноте.

Полная луна скользнула за тучи — уже не полная, немного пошла на убыль, — и Айлан вздрогнул.

— Ну почему-у-у-у-у? Зачем остави-и-и-ил? Как мне жи-и-и-ить?

Он готов был поклясться, что слышит это в вое собаки, но глаза — глаза бывалого охотника — его не обманывали.

Возле могилы сидела худая белокожая девушка с коротко остриженными волосами и выла так, что отзывались волки за болотом.

А потом она замолчала. И повернулась к нему.

Айлан снова готов был поклясться, что никогда ему не было так страшно, даже когда он стрелял в черного оборотня! Но только до тех пор, пока он не увидел красный ошейник и не сообразил, что это означает.

У девушки были человеческие глаза, заплаканные, красные, но человеческие. И еще — он сразу понял, почему дочь Тана никогда не выходит на люди. У нее был шрам через половину лица: казалось, она подмигивает и усмехается даже сейчас, с потеками слез на щеках.

— Ты так замерзнешь, — сказал он, скинул куртку и накинул ей на плечи. — Пойдем в дом. Скажешь мне, что случилось?

— Скажу. Только уже все равно. Ты убил того самого. Вон висит, — девушка покосилась на распяленную шкуру.

— Ты... обиделась, что это я его убил, а не Тан? — произнес Айлан первую пришедшую в голову глупость. — Так я добил. Твой отец хорошо ему шкуру попортил, утром покажу, куда именно угодил. Будь это хоть самый-пресамый оборотень, он все равно бы сдох к утру. Я просто вовремя рядом оказался.