С волками жить....
Шрифт:
Полученные деньги и те, что остались у Трюдды, она почти целиком истратила в оружейной лавке. Потом окупится, подумала Люта, расплачиваясь, а умереть с голоду она уж точно не умрет.
Синяка на плече уже не было — научилась правильно держать ружье. И попадать с первого раза. Только все равно нужно было стрелять снова и снова, чтобы не растерять едва полученное умение.
2.
— Да ты будто выросла, — сказала Трюдда, обняв девушку по весне. — И не отощала даже, какое-никакое
— С чего бы мне тощать? Столько припасов мне одной много будет, — Люта едва заметно показала зубы.
Она и прежде не голодала, но теперь добавилось тяжелой работы: отец всегда оберегал ее, но она хоть вприглядку научилась, как отгребать снег, как таскать из леса хворост и дрова, пилить и колоть особенно крупные валежины, как доставать воду из колодца, пока тот не замерзнет, а тогда — собирать снег... вот мясо и наросло, как Трюдда выразилась. Ну а топить печь и готовить и так приходилось ей.
Сейчас даже проще было: Люта могла лечь спать в нетопленом доме и не замерзнуть, и если бы не шкуры, не стала бы возиться с печкой. А помыться... Ручей не замерзает, ей в самый раз. Небось не косу по колено полоскать в трех водах!
— Я же охочусь, — продолжала Люта. — Собаку бы взять, а то самой все не съесть, так ведь ее волки утащат.
— У вас была ведь!
— Так вот и утащили...
— Да, сущая напасть... Но не будет волков — олени все огороды разорят. Кстати, не хочешь посадить хоть зелень какую? Самое время!
— Нет, — помотала головой Люта. — Щавеля и крапивы я в лесу нарву, а прочее... За ним уход нужен. То полей, то сорняки дергай, а я в лесу пропадаю. Обойдусь. У вас куплю. А траву всякую, ну, которая для запаха, и засушить можно. Вы ж так делаете, я видела.
— Ой, болтливая сделалась — в папашу! — в сердцах ответила Трюдда и вытолкала ее из лавки. — Иди уже за своим порохом, а я тебе пока соберу всякого...
Люта огляделась по сторонам: все те же мальчишки, те же лавки, лужи, мостовая... Хотела бы она здесь жить?
«Да ни за что, — ответила она самой себе. — Лес каждый миг разный, а тут... как в болоте!»
— Слушай-ка, — сказал ей хозяин оружейной лавки, — ты что, только на крупного зверя ходишь?
Люта неопределенно пожала плечами.
— Говорят, в наши края черные белки откочевали, — чуть понизив голос, сказал он. — Видела когда-нибудь? Ну, на ласку похожи, только покрупнее, а хвост не такой пышный, как у белки. Мех у них дорогой, с богатой такой искрой...
Он закатил глаза, потом снова глянул на Люту: та молча ждала продолжения.
— Бить их надо только в глаз. Иначе толку? Клочья одни! Может, попробуешь?
— У меня только двустволка, — ответила Люта. — Куда ни бей белку, одни ошметки.
— А у меня тут завалялось ружьишко! Так себе, честно скажу, но в умелых руках и палка стреляет...
— И деньги кончились.
— А я тебе в счет шкурок ссужу его до весны.
— Так вдруг я ничего не добуду?
Представлять на месте хозяина лавки кипящий горшок с кашей было так забавно, что Люта даже улыбнулась. Как обычно, не размыкая губ, чтобы не показывать слишком крупные и острые зубы.
— На такую мелочь отец никогда не ходил и меня не учил, — добавила она.
— Сама научишься. Возьмешь? Припасов к нему отсыплю, ясное дело. Ну, в счет шкур...
— Я сперва с госпожой Трюддой посоветуюсь, — ответила Люта, взяла свой мешок, развернулась и вышла.
Ну а Трюдда ясно, что сказала:
— Не вздумай даже! То ли есть эти черные белки, то ли нет их, не видел же никто... а платить по весне придется!
— И я так подумала, — кивнула Люта, попрощалась и ушла.
К ней уже привыкли, мальчишки следом не бежали. Ну идет и идет странная девица, одетая по-мужски, несет ружье и тяжеленный мешок, и пускай себе идет...
Через две недели Люта вернулась и прямиком отправилась в оружейную лавку.
— Давай твое ружьишко, — сказала она. — Только напиши, когда я должна его тебе отдать. И сколько оно стоит со всеми припасами.
— И с процентами, — напомнил лавочник, опомнившись.
— С чем?
— Ну ты же им будешь пользоваться, так? Оно поизносится, оботрется, потом его вообще не продашь. А вдруг утопишь или испортишь? Вот, считай, это плата за всякие такие... случайности, — помозговав, кое-как объяснил он.
— И это напиши, — подумав, согласилась Люта. — А я пойду позову кого-нибудь, чтоб твою бумагу подтвердил.
Об этом ей отец всегда твердил: никогда не договаривайся с глазу на глаз, если только не веришь этому человеку, как самому себе. Нужен свидетель, а лучше двое, да чтобы худо-бедно разбирались в деле.
Люте выбирать было не из кого — она пошла к Трюдде. Та сперва обругала ее бестолковой девчонкой, но согласилась свидетельствовать — поняла уже, что ничего с Лютой не сделаешь, она упрямее Тана. Ну а по пути захватила соседа-кожевенника, который хоть по слогам, но читать умел, а считал пускай и на пальцах, зато очень бойко.
Из-за этого расписку переделывали трижды, потому что Трюдда решила — больно уж велика плата за ржавую железяку, а мех даже обычной белки стоит куда дороже. Кожевенник же заявил, что такие проценты и ростовщик не берет. Лаялись, как это называла про себя Люта, долго, но в конце концов столковались, и ружье досталось ей.
— Не будет черных белок, хоть обычных настреляй, тоже дело, — мрачно сказал ей лавочник, и Люта кивнула. — Но то дело зимнее. Весной поговорим.
Она снова кивнула. Летом какая охота? Летом надо ходить по грибы и ягоды, сушить их на зиму. Хорошо, отец все ей рассказал и устроил эти самые сушилки... ну а грибы Люта чуяла нюхом — у них особенный острый, немного опасный запах. Кое-какие люди бы не взяли, но ей что? Сгодятся в похлебку! И с ягодами то же самое — знай обирай поляны, до которых не добрались деревенские, а осенью еще деревья. Люта любила грызть схваченную первым морозцем рябину, как дети в деревне — леденцы. Их она тоже пробовала — не понравилось, очень уж приторные.