С волками жить....
Шрифт:
Неизвестно, понял ее чужак или нет, но подставил шею и позволил нащупать цепочку. Нет, не серебро это было, скорее уж, вороненая сталь. А что за значок на подвеске, Люта не поняла, никогда таких не видела.
— Спросить бы тебя, почему ты такой... — тут Люта хлопнула себя по лбу. — Полнолуние скоро! Ты мне скажешь, скажешь ведь?..
Чужак снова положил морду на лапы и прикрыл глаза.
— Не веришь. Слышал, как я говорила с охотником... Ну так он прикончил того самого, который маму мою убил и меня покалечил...
Люта даже не поняла, что плачет: у нее всегда так было, просто льется вода по щекам. Ощутила только, что чужак лижет ее лицо и сам словно плачет, повизгивает тихонько.
— Папа сказал, нужно быть сильной, — всхлипнула Люта, и волчий язык снова умыл ее лицо. — И я очень сильная, так даже Трюдда говорит! Я могу жить одна, я любого зверя свалю... на медведя не пойду, наверно, но...
Она утерла слезы и вольчьи слюни рукавом и сказала твердо:
— Пойду, если надо будет. И убью.
Встала, отряхнула штаны от сена и добавила:
— Я закрою дверь на крючок снаружи, иначе ее ветром распахнет. Если надо чего, слева лаз наружу, сама копала. Подроешь, ты крупнее.
Охотник выбрел к ее хижине под утро, едва живой, и не пустить его — значило убить. Нельзя тут не впустить путника, кем бы он ни был.
— Д-думал, об-бморозился, — сказал он, протянув руки к очагу.
«Обморозился — не дошел бы», — подумала Люта, отпихнула от огня и протянула варежки. Сама вязала, как Трюдда научила, вышло косо... да еще по великанской мерке — точно на мужскую ногу налезли. Не отцовские же носки ему давать! Самой пригодятся!
— А ты чего тут опять? — спросила она.
— Ты будто и не рада меня видеть, а?
— Я никому чужому не рада. Так и не поймал того серого?
— Погоди, я объясню, — поднял руки Айлан. — Только дай поесть чего-нибудь.
— Чего-нибудь денег стоит. Или моего дня в лесу. Есть чем заплатить?
— Найду, — мрачно ответи Айлан. — В мешке кошелек... Э, куда полезла! Сам достану!.. Ну, как пальцы гнуться начнут...
Они молча сидели у огня, а Люта думала о странном волке там, в сарае, потому и прослушала начало рассказа.
— А? Что? — встрепенулась она.
— Сначала спросила, теперь уснула?
— Я не уснула. Скажи снова.
Под ее немигающим взглядом Айлан вынужденно повторил:
— Ты же знаешь, я охотник на оборотней. И не тверди, что луна только растет! Это... Ох, не надо бы тебе этого говорить!
— Ты всегда можещь меня убить.
— И всю деревню вырезать? Будто тебя там никто не знает! — Айлан посмотрел на нее в упор и осекся. — Ладно... Слушай, в общем, и дай чего-нибудь перекусить, прошу! Заплачу я тебе, не смотри так...
Он ел сыр, заедал сухарем и рассказывал.
Далеко-далеко отсюда, так, что даже с самой высокой сосны не видать, жили-были князь с княгиней. Родились у них два сына — рост в рост, волос в волос, голос в голос. Только одного поранил на охоте волк, и непростой...
— И всем было всё равно? — спросила Люта.
— Да... он второй родился, не наследовал бы. В полную луну его, конечно, запирали в подвале, но он не выл даже. Молча сидел. Это потому, — добавил Айлан, — что его наставник сказал: какой ты мужчина, если скулишь, подобно щенку?
«Ты не знаешь, насколько это больно!»
— Какой ты мужчина, если не можешь вытерпеть пару дней без еды?
«Ну, так сойдет», — согласилась Люта.
— И к кому ты взываешь, если никто не придет? — закончил Айлан. — Вот так Эре учили быть мужчиной. Потом его еще испытывали, прежде чем выпустить в лес. Он всегда возвращался. Возвращался человеком, понимаешь?
Отец всегда сидел по ту сторону двери, гладил доски и что-то неразбочиво шептал, вспомнила Люта. Очень боялся, но никуда не уходил, пока ее ломало оборотом что до, что после.
Она не хотела знать, как именно испытывали Эре.
— Потом он явился волком, — говорил Айлан, — убил отца и мать, только брат успел спастись с сестренками вместе... Вот за Эре меня и отправили. Его голова дорого стоит, так что не промахнись, если увидишь его снова. Сочтемся уж.
— Я никогда не промахиваюсь, — ответила Люта. — Ложись тут, на лавке. Я за печкой досмотрю.
И когда Айлан улегся, спросила:
— Почему он волк? Человеком проще прятаться!
— Он с тех пор, как убил родителей, всегда волк, — сонным голосом ответил Айлан. — Проклятие, наверно...
«Проклятие! — Люта сидела у печки, напряженная, словно тетива у лука. Жаль, она умеет стрелять только из ружья... — Нет. Проклятие пало на него раньше, иначе он не тронул бы родителей. Спросить бы! Почему я не понимаю звериного?..»
Прикрыв вьюшку, она выскользнула на двор, а там уж пошла в сарай. Шел снег, следы заметет... А нет — ружье всегда при ней, как отец завещал.
Волк свернулся клубком в старом сене, а лосиную ногу и не тронул. Она холодная была, конечно, но не так, чтобы не угрызть, — Люта потрогала.
— Слышал, что он сказал?
Волк приподнялся.
— Правда так было?
Он закрыл глаза, а Люта на мгновение представила, как приставляет ружье к широкому лбу и нажимает на спуск. Аж холодом по спине протянуло.
— Тогда лежи и ешь! — она ногой подпихнула волку мясо. — Я спроважу этого, как только распогодится. Да он и сам уйдет, знает же, кто я... Ну и... объяснишь, что там у вас вышло? Взаправду, а не то, что Айлану наговорили?
Волк приподнял голову и словно кивнул.