С..а - любовь
Шрифт:
Во мне поднимается ярость — чистая и патологически опасная. Я представляю, как наклоняюсь над столом и душу ее руками. Наслаждаясь тем, как из нее уходит жизнь. Меня трясет от непреодолимого желания совершить возмездие. А когда злость становится такой сильной, что стираются моральные границы, все замирает. И наступает темнота.
***
Я прихожу в себя, лежа на полу, как выброшенный на помойку мусор. А Бергман и Миранда высятся надо мной, как господа над своим крестьянином.
— Мистер Макинтайр? — спрашивает Бергман.
Я краем глаза смотрю на него, испытывая желание пробить
— Вы в порядке, мистер Макинтайр? Вы упали в обморок. Вам вызвать скорую? — Судя по такой пространной речи, он действительно обеспокоен.
Я с трудом сажусь и осматриваю себя. Кажется, все в порядке, если не считать тошноты.
— Уберите ее с моих глаз, — выдавливаю из себя я.
Миранда выходит из комнаты.
Я, сдерживая слезы, подписываю бумаги и складываю их в аккуратную стопку. А потом беру ее в руку и смотрю на Бергмана, который стоит по другую сторону стола.
— Вы только что вручили три драгоценные маленькие жизни в руки самого дьявола. Надеюсь угрызения совести съедят вас изнутри, ублюдок. Вы видите и слышите меня не в последний раз. Я заберу своих детей обратно или сдохну. — С этими словами я подбрасываю бумаги в воздух и наблюдаю за тем, как они падают вниз. — Ах, да, почти забыл. Есть еще кое-что. Пошел ты на хрен.
Я ухожу, стуча тростью по полу, и еду прямиком в школу к детям. Уроки заканчиваются только через сорок пять минут, но я буду торчать здесь, на парковке возле входных дверей и ждать их.
Когда они выходят, Миранда стоит в двадцати футах позади меня со скрещенными на груди руками. Такое чувство, будто она нависает надо мной. Я отвожу детей в сторону и объясняю им, что они какое-то время поживут с мамой. Я пытаюсь спокойно донести до них эту новость, несмотря на то, что каждое мое слово обжигает рот, как кислота. Мне ненавистно видеть то, как они реагируют. Кай замирает. И даже не моргает. Он закрылся и заполз в свою пещеру, в которой размышляет над неподходящими для ребенка его возраста вещами. Он впитывает и поглощает их, пока они не становятся раковой опухолью в его душе. Рори впивается в Миранду презрительным взглядом, обвиняя ее в нежеланном будущем, а потом кричит: «Нет!». И замолкает. А моя маленькая девочка плачет. Так, как никогда раньше.
И мое сердце разбивается второй раз за день. Разрывается на множество маленьких осколков, как разбросанная повсюду шрапнель. Я знаю, то, что после этого останется, невозможно будет склеить снова. Как невозможно собрать пазл, у которого отсутствует половина деталей. С сердцами происходит точно также.
Я обнимаю всех детей за раз. Целую их. Говорю, что люблю больше всего на свете и именно в этот момент на моих глазах появляются слезы. Я пытаюсь сдержать их изо всех сил, потому что дети уже напуганы и разочарованы, и я не хочу расстраивать их еще больше. Но ничего не могу с собой поделать. Миранда будто приставила топор к голове и разрубила меня надвое. Вероятно, вы думаете, что все внутри меня умерло, но нет, как раз наоборот. Внутри меня — обнаженные нервы, чистая, зудящая боль и агония. Это эмоциональная пытка.
Ее слова — как соль, посыпанная на открытую рану.
— Поторапливайтесь, дети. Нам нужно в аэропорт. У нас самолет.
Я вытираю слезы и только после этого поворачиваюсь к Миранде.
— Мы поедим домой, чтобы собрать вещи, а ты езжай за нами.
Она твердо качает головой. Клянусь, в этой женщине совершенно нет мягкости.
— У нас нет времени. Я куплю им все необходимое, когда мы прилетим в Сиэтл.
С лица Киры сходят все краски. Я видел, как временно исчезает радость в глазах человека, когда проходит счастливый момент, но никогда не сталкивался с тем, чтобы она вымывалась полностью. Кира только что лишилась своей невинной детской способности радоваться. Она ушла, ее убили, бездумно и беспечно.
— Мне нужен Огурчик. — В ее голосе чувствуется дрожь и беспокойство. — Я не могу уехать без Огурчика.
Миранда недоуменно смотрит на меня. Она даже не заметила, что наша дочь потеряла свою детскую невинность. Ее раздражает то, что она не укладывается в свое расписание. Я объясняю:
— Ей нужна мягкая игрушка, кот. Она не может заснуть без него, Миранда.
Миранда снова нетерпеливо качает головой.
— У нас нет на это времени, Кира. — Она произносит имя дочери, но смотрит и разговаривает со мной. — Завтра мы купим тебе нового кота.
Кира в ужасе визжит.
— Я не хочу другого. Мне нужен Огурчик!
Я с трудом встаю на колени, переживая, что не смогу встать, беру крошечную ручку Киры в свою, целую ладонь, а потом утешительно глажу ее.
— Я отправлю тебе Огурчика по почте, милая. Утром он будет у тебя. Обещаю.
По ее лицу продолжают катиться слезы, но она замолкает на несколько секунд, обдумывая предложенное решение проблемы.
— Хорошо папочка.
Я целую ее ладонь еще раз и отвечаю:
— Хорошо.
А потом снова обнимаю своих детей. Снова целую. И снова говорю, что люблю их.
— Мне так жаль. Очень, очень жаль.
После этого я наблюдаю за тем, как они уходят со своей матерью.
И чувствую, как у меня внутри все умирает и увядает.
Эмоции, органы, мысли, воспоминания, надежды — все. Как лист, который гибнет без воды и света, они сворачиваются и морщатся причудливым образом, превращаясь в нечто неузнаваемое.
Домой я иду пешком, частично потому, что боюсь ехать за рулем и подвергать опасности других, — я в бешенстве — а частично потому, что хочу наказать себя. Я хочу, чтобы мое тело вынуждено было делать то, против чего восстает. Хочу, чтобы мои мышцы напрягались, а ноги протестовали. Хочу, чтобы в голове раздавался яростный стук. Мне нужно с чем-то или кем-то бороться, а так как я сейчас один, то борюсь с самим собой.
Проверив комод и обнаружив, что в нем нет никакой травки, я хватаю с дивана игрушечного кота Киры и направляюсь на почту в трех кварталах от дома. Даже с тростью, я падаю два раза. У меня на коленке дыра, но мне наплевать. Я надел эти брюки сегодня на встречу только потому, что они консервативные и выглядят как одежда для среднего класса, что должно было дать мне дополнительные очки. Но не дало. Ладонь левой руки кровоточит от столкновения с грубой поверхностью асфальта. Но мне удается отправить Огурчика экспресс-почтой за пять минутой до закрытия.