С..а - любовь
Шрифт:
Кай первым подлетает к воротам и, набрав код, открывает их. Они медленно отодвигаются, а дети одновременно пытаются протиснуться в них, но безуспешно. Через несколько секунд я, наконец, крепко обнимаю их. Кира висит на моей левой ноге, Рори обхватил руками мою талию, а Кай грудь. Я почти забыл каково это.
Я поднимаю взгляд и вижу, что к нам с улыбкой направляется домработница.
— Вы полны сюрпризов, мистер Макинтайр.
Решив, что сейчас подходящее время, чтобы устроить перемирие, я тоже улыбаюсь.
— Привет, Роза. — Я знаю,
— Что вы тут делаете? — спрашивает она, но в ее голосе нет недовольства, как во время нашей последней встречи.
— Мне нужно было увидеть детей.
— И им тоже, — тихо произносит Рози, как будто это признание сродни предательству своих хозяев, и она не хочет, чтобы ее кто-то услышал.
Роза с расторопностью человека, которые долгие годы прислуживает другим, заводит нас в дом.
Я звоню Миранде. Она не отвечает, поэтому оставляю сообщение.
Роза звонит Миранде. Она не отвечает, поэтому Роза оставляет сообщение.
Роза готовит обед и кормит нас, пока мы ожидаем ответного звонка от Миранды. Она говорит, что это традиционное блюдо, которое научила ее готовить мать, когда она была маленькой девочкой и жила в Мексике: домашние маисовые лепешки с начинкой из картошки, лука и помидоров. Я удивленно наблюдаю за тем, как Кира ест их.
Роза довольно строга с детьми, но я чувствую в ней мягкость, которая говорит о том, что ей нравится проводить с ними время. Я вижу это в ее глазах, когда она смотрит на них, а они не подозревают об этом. Домработница обожает детей. Прикипела к ним сердцем. И защищает их. По возрасту Роза годится им в бабушки. И я рад, что у моих детей есть она.
Несколько часов спустя приезжает Лорен, а следом за ним и Миранда. Под давлением мужа она отпускает детей на несколько дней раньше и мы, собрав их сумки, отправляемся в рождественское путешествие. Я пока еще не знаю куда, но мне наплевать. Главное, что мы — вместе.
Глава 46
Жалкое неидеальное слащавое счастье
Миранда
Настоящее
— Миранда, нам нужно поговорить, — говорит Лорен, стоя за закрытой дверью в мою комнату. Уже поздно. У нас разные спальни. Все то время, что я тут живу, он не позволяет мне переступать порог своей комнаты.
Когда я слышу его голос, у меня учащается пульс. Меня злит подобная реакция, как у собаки Павлова, но что поделаешь — это условный рефлекс. Не желание. Не нужда. Физиологическая реакция, вызванная одиночеством.
Я откидываю одеяло, выбираюсь из кровати и, накинув на голое тело шелковый халат, выхожу в коридор.
Увидев меня, Лорен вздыхает. Не раздраженно, как я привыкла, а с жалостью и какой-то грустью. Не думала, что он способен на это.
— Можно я войду? — кивнув на дверь, интересуется он.
Мое сердце снова начинает биться в привычном ритме.
— Как грустно, что тебе приходится задавать этот вопрос. — Я разворачиваюсь и захожу в комнату. Он следует за мной, также как и я, чувствуя неловкость, из-за сложившейся между нами ситуации. Двое взрослых, трое детей, одна домработница: все живут своей жизню под одной огромной крышей.
Я подхожу к кровати, взбиваю подушки, снимаю халат, — не для того, чтобы соблазнить, а чтобы снова с комфортом устроится на прежнем месте — и забираюсь в кровать. Натянув одеяло до подбородка, нахожу взглядом Лорена. Он сидит в античном кресле в углу.
— О чем ты хочешь поговорить, Лорен?
Он наклоняется, кладет локти на колени и переплетает свои пальцы. Лорен без галстука, но до сих пор в брюках и рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами.
— У нас ничего не получается. Ты же понимаешь это. И я понимаю.
Я киваю. Да, не получается. Я думала, что когда претворю свой план в жизнь, все станет идеальным.
Но нет.
Все далеко неидеально.
Скорее, жалко и неидеально.
— У тебя депрессия.
Я молчу. Вот уже несколько недель я сижу на таблетках. Но они не помогают.
— Тебе нужна помощь. — Я поднимаю на него взгляд. У Лорена уставшие глаза. Уставшие от недостатка сна и от… меня.
Я улыбаюсь, но уголки рта отказываются подниматься вверх.
— Я каждое утро принимаю шестьдесят миллиграмм помощи. Она вызывает у меня несбыточные мечты о слащавом счастье. Так что с этим все в порядке. Спасибо, — язвительно-меланхолично отвечаю я.
— Твои таблетки не работают. Поговори с врачом, — просит он.
Я отвожу взгляд, не желая говорить о лечении. Не хочу, чтобы он смотрел на меня, как на неуравновешенную личность. Я хочу поговорить о нас. Хотя «нас» никогда и не существовало.
— Ты любишь меня? — Не дождавшись от него ответа, я снова поднимаю взгляд. — А когда-нибудь любил, Лорен? До того, как начался этот ад?
— Ты хочешь, чтобы я соврал или сказал правду? — спрашивает он. Но я уже знаю ответ. Он задал мне вопрос, но я услышала в его словах «нет».
Я хочу, чтобы он солгал.
— Скажи правду. — Пожалуйста, солги.
— Нет.
Я киваю.
Ему жаль. Я вижу это по тому, как поникли его плечи.
— А ты когда-нибудь любила меня?
Когда-то давно «да».
— Нет, — отвечаю я, а потом признаюсь: — Да.
Он опускает взгляд и шепчет:
— Что же мы делаем?
В темноте, в минуты нашего откровения, этот вопрос кажется очень важным; его истина душит меня.
Внутри меня нарастает разочарование. Оно зарождается где-то в животе, поднимается к груди и застревает в горле. И вот уже на моих глазах блестят слезы, а я испуганно пытаюсь их сморгнуть.
— Не знаю.
— Куда ты ходишь каждый день?
Лорен намерен получить ответ на свой вопрос. Я знаю это, но все равно вру, потому что так привыкла.