S.T.A.L.K.E.R. Северное сияние
Шрифт:
– Ты меня очень переоцениваешь, потому что Града даже не я поймал, – уже спокойнее бурчал он.
– Но ты быстро проанализировал ситуацию и смог вовремя делегировать это дело, – заметил Таченко.
Леха перестал отвечать. Нет, все-таки он общается со стенкой. Даже когда Серега положил ему руку на плечо и повел в сторонку пообщаться уже без лишних ушей, тот отвечал только «ладно» и «ну тя нах». Саня пряниками был сыт и теперь посматривал на бутерброды с маслом.
– Эх, бастурмы бы, – протянул он.
– Могу подогнать, – вдруг загадочно протянул Бунчук. Все это время он молча ковырялся ножом в ногтях, приводя руки в чистоту.
– Он не расплатится, – взял его на
– Сойдет?
Саня положил на стол один «грави» из рюкзака. Бунчук помотал головой. Вздохнув, одиночка положил второй. Долговцы молчали – неужели он не закончил? Когда на стол лег третий, Череп повернулся к Унылому:
– Ты ими гадишь что ли? Эх, Унылый...
Здоровяк вынул из ящика стола большой кусок вяленого мяса в специях.
– У тебя же холодильник в доме есть? – уточнил Череп.
– Нет. Откуда?
– От тебя всего ожидать можно, – он отрезал ему широким ножом четверть от шмата, завернул в газету и сунул в руки. – Чтоб за сегодня сожрал. Потом еще зайдешь, добавлю. Хлеб, масло, вообще еда дома есть?
– Угу, – вместо «спасибо» ответил Саня, сунул в рюкзак покупку да направился к выходу. Долговцы привыкли к нему. Иногда у мужика в самый непредсказуемый момент садится внутренняя «батарейка», и он резко сбегает. Это был именно тот случай. Сегодняшний день для Унылого слишком насыщенный. Он утомился и больше всего на свете хотел в свою берлогу.
А там Рита! Дочка стояла на крыльце и курила. Она намеревалась сразу же начать болтать с папкой, но тот вручил ей вкусненький подарок и попросил не беспокоить по меньшей мере десять минут. Что ж, она тоже привыкла к своему отцу, хорошо его понимала. Поэтому Саня остался сидеть в прихожей, отдыхая от внешнего мира.
Все свалилось в кучу внутри его головы. Эта машина, на которой катается только Леха, Таченко, вцепившийся в ценных кадров мертвой хваткой, Град с «северным сиянием»... Унылый начал думать, будто он попросту уверовал в то, что живет в Зоне, хотя на самом деле он где-то в желтом доме лежит пациентом, и скоро настанет пора пить таблетки, прерывающие связь с космосом. Потому как события достигли критической массы и перестали восприниматься им за реальность.
Абсолютно убитый, серый, морально выгоревший и опустошенный Лисицын вернулся на склад. Сам забыл зачем. Там его встретил Лермонтов. Оба сели покурить на ступеньки крыльца. Обоим было на что пожаловаться.
– Я так старался, – еле слышно, чтобы не мешать соседям, произнес Лермонтов, глядя на фасад НИИ, – а всю краску сожрал выброс. Вы посмотрите! Словно я к этим панелькам вообще не притрагивался.
Недавно разрисованный муралом главный корпус уродливо серел, как пасмурное небо. На фоне потрясающего заката он выглядел особенно неуместно. Леня немного преувеличил. Местами остались кое-какие пятна, но и те наверняка истлеют при следующем стихийном бедствии Зоны.
– Я три недели без перерыва убил на то, чтобы сделать что-то такое... запоминающееся. Грандиозное. А запомнят это только как самый грандиозный провал года.
– Угу, – вяло протянул Леха, затягивая едкий дым через фильтр.
– И у вашего друга теперь вид из окна не такой живописный.
– Саня его даже не видел, можешь быть уверен.
Лермонтов поерзал пухлой задницей на ступеньке. В его голосе зажглись нотки любопытства.
– А как вы вообще познакомились, если не секрет? Александр Владимирович, мне кажется, ни с кем не дружит, кроме вас.
Леха пропускал обращения по имени-отчеству мимо ушей. Почему-то толстяк ко всем так
– Ну, если вкратце, то познакомились мы на войне, – сказал он. – Саня зачищал здание, и в нем как на зло оказался я, отбился от отряда. Потерялся в смысле.
– Как можно отбиться от отряда? – удивился Лермонтов.
– Да легко. Война – это шум, паника, кишки, говно и полнейший бардак, – Лисицын рассказывал об этом, словно о прогулке в парке, непринужденно и легко. На деле ему уже было все равно. Он давно перегорел к тяжелым воспоминаниям, принял их как опыт и перестал избегать неприятной темы. Устал, оставил ее в прошлом. – В общем, тогда я крикнул, чтобы они не кидали гранату в ту комнату, где я засел. Что я, типа, свой. А потом кто-то из них пробубнил «да похеру». Ха-ха, я чуть не обделался! Саню остановили, и так мы познакомились. Он был не в восторге от того, что ему не дали погреметь и покрасить мною стены.
– Но так же нельзя.
– Знаешь сколько там таких хитрожопых было? Которые орут «э, сющи, я свой, ОМОН, да-а-а?» На его месте я бы сто раз подумал верить мне или нет. Но вот Саня никогда не думал, он сперва делал, а потом разбирался. Поэтому он был в той кампании очень эффективным бойцом. Мы потом еще пару раз пересекались, он все ржал надо мной – «Что, сученыш, не сдох еще? Ха-ха-ха!» – спародировал Леха лучшего друга, – и в конце концов мы оба попали в госпиталь. Лично я неудачно выпрыгнул с окна, чтобы в плен не взяли, и сломал ногу. А Саня таки схлопотал свою пулю. И вот, в госпитале мы уже с ним нормально поговорили. Сам понимаешь, на войне особо не пообщаться. А в палате было много свободного времени. Тем для разговоров тоже. Во многом оказались единомышленниками. Нам было совсем нечем заняться, поэтому мы запоем читали книги и курили во дворе. Никогда, ни единой минуты не было скучно. А спустя время я приехал к нему в Черкессию погостить и так и остался там жить по соседству. Потом вместе путешествовали по Кавказу и добрались в конце концов с российского юга до Зоны.
– Очень интересно. Александр Владимирович не похож на того человека, о котором вы рассказываете.
– Так нам было-то, господи, двадцать пять лет. Человек меняется всю свою жизнь. Нам уже многие вещи, которые были интересны раньше, теперь безразличны, и это нормально. Может быть, и ты к сорока годам бросишь свои рисунки. Может, у тебя другие увлечения появятся. А может и нет, не знаю.
Не получилось вкратце. Лисицын жаждал выговориться. Настолько его все задолбало.
Солнце уже практически коснулось горизонта. Задумчиво теребя в пальцах окурок, Лермонтов смотрел под ноги. Все, что он понял из этой истории, так это то, что с Унылым лучше не ссориться. Не то, чтобы он собирался. Одиночка всегда был спокоен, как танк, и не делал ничего, что могло бы вызывать негодование окружающих. Тихий дядька. Порою даже пользу приносит.
– Не сиди допоздна, – Леха щелчком отправил окурок ржавое ведро с дыркой на боку, что стояло специально для мусора, – потому что завтра я за тобой зайду, и мы с тобой поедем на «Янтарь». Я не буду брать с собой ни Костю, ни Града. Ты самый благонадежный. И приведи оружие в порядок. Броню тоже. Там много этих, – он скосил глаза и изобразил зомби, вытянув перед собой ладони.
– Так точно, товарищ сержант, – улыбнулся толстый.
Десять минут превратились в добрые полчаса. Унылый так и продолжал сидеть в прихожей, как привидение, пока Рита хозяйничала на отцовской кухне. Он все размышлял, как теперь быть. Что он сделал в своей жизни не так, что его единственный ребенок выбрал для себя не ВУЗ, а «Свободу». Ой, то есть, вообще сталкерскую жизнь!