Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней
Шрифт:
Взмахом руки немецкий офицер показал дальнейшее направление движения колонны изможденных от усталости, пропитанных потом и покрытых пылью стариков, женщин и детей.
Молодой немецкий солдат, к которому обращался офицер, поспешно стал выполнять приказание и вместе с другими солдатами погнал колонну к оврагу.
Сабина подняла ранее опущенную, тяжелую от воспоминаний и изнурительной ходьбы голову.
Только сейчас она заметила, что диск солнца стал склоняться к горизонту. Его
Сабина облегченно вздохнула, но тут же тревога птицей забилась в ее груди.
Оглянувшись по сторонам, она узнала то место, к которому немцы подогнали колонну ростовчан. Это была Змиевская балка.
И тут она все поняла.
Сабина поняла, что это конец. Если раньше она на что-то надеялась, то теперь отчетливо осознала безвыходность положения.
Немецкий офицер остановил колонну в страхе оглядывающихся людей и приказал своим солдатам вплотную подвести стариков, женщин и детей к оврагу.
– Мама! Куда мы пришли? – спросила Ева, слегка дергая свою мать за руку.
Сабина переглянулась со старшей дочерью, которая тоже все поняла.
– Так хочется отдохнуть! – прижимаясь к матери, прошептала Ева.
Сабина стряхнула с себя оцепенение и, с трудом разжимая запекшиеся губы, глухо сказала:
– Потерпи чуть-чуть, милая! Сейчас мы все отдохнем.
Как она могла сказать младшей дочери, что смерть уже нависла над ними?
Лучше не говорить ей о неминуемой гибели. Пусть все произойдет внезапно для нее. Так будет лучше для всех.
Сабина прижала к себе Еву и попыталась другой рукой привлечь к себе Ренату. Старшая дочь сама обняла мать, а затем дотянулась до лица сестры и нежно поцеловала ее.
Последовал приказ немецкого офицера, из которого следовало, что все евреи должны раздеться догола и отойти от своей одежды. Тех, кто начал роптать, били прикладами и заставляли поспешно раздеваться. Женщины, стыдливо прикрывая свою наготу, не решались смотреть не только на немецких солдат, но и на стоящих рядом обреченных людей.
Офицер отдал новый приказ, и немецкие солдаты стали отгонять голых стариков, женщин и детей от их одежды. Переступив через груду одежды, солдаты выстроились вдоль оврага, а впереди них голые люди стали сбиваться в кучу, чтобы хоть как-то укрыться от взора тех, кто пригнал их, как оказалось, к последней черте их жизни.
Сабина спешно поцеловала своих дочерей и, крепче прижав их к себе, бросила взгляд на солдат, как бы взывая к их милосердию.
Напротив нее с автоматом наперевес стоял тот молодой солдат, на которого недавно кричал офицер. В его глазах она заметила смятение, поскольку, видимо, ему еще не приходилось расстреливать мирных жителей, тем более детей.
Молодой немец пытался унять дрожь в руках, но дуло автомата выдавало его волнение, что заставляло
Офицер подошел к молодому солдату и презрительно, но в то же время гневно прокричал:
– Зигфрид! Будь мужчиной! Немецкому солдату не пристало жалеть своих врагов, тем более жидов!
Просверлив его гневным взглядом, офицер прошелся вдоль строя солдат и, достав портсигар, неспешно закурил.
Понимая, что через минуту оборвется не только ее жизнь, но и жизнь ее дочерей, Сабина лишь успела подумать про себя, что стоящий напротив ее молодой солдат мог бы быть ее сыном. Его, как и желаемого ею когда-то мальчика, тоже зовут Зигфридом.
Какая ирония судьбы!
Сабина не могла знать того, что по иронии судьбы первоначальный план захвата Ростова-на-Дону в 1942 году носил название «Зигфрид» и только позднее это название было заменено на другое.
Герой и спаситель Зигфрид, в честь которого Сабина хотела назвать своего возможного сына от Юнга, оказался исполнителем чужой воли, приносящей смерть.
Весь ужас происходящего состоял в том, что ее идея о разрушении как истоке или причине становления обрела удручающую реальность по отношению к ней самой.
Но еще ужаснее то, что через мгновение смерть настигнет и ее дочерей. Ее дорогих, красивых, музыкально одаренных и талантливых дочерей, которым природой предназначено стать матерями и дать жизнь детям.
Видно, в выстраданной ею идее о разрушении как становлении не все осмыслено до конца.
Тридцать лет тому назад она размышляла о естественном ходе событий. Размышляла о том, что сексуальность является не только созидающей, но и разрушительной силой, которая ведет к становлению нового. Писала о том, что в круговороте бытия жизнь тесно связана со смертью, а смерть – с жизнью.
Но она не подумала о том, что, помимо естественного хода вещей, в силу различного рода обстоятельств могут возникать непредвиденные ситуации. Такие ситуации, когда, в частности, в результате вмешательства в природу человека, способного убивать себе подобных только потому, что он считает их низшей расой, разрушение не способствует становлению новой жизни.
Да, она прожила нелегкую, но насыщенную различными событиями жизнь, наполненную страстями и страданиями, радостями и огорчениями.
Да, она любила и была любимой, с удовольствием впитывала в себя знания и полностью отдавалась своей терапевтической и исследовательской деятельности.
Да, она была знакома с такими выдающимися людьми, как Фрейд и Юнг, и внесла весомый вклад в развитие психоанализа.
Но самое главное, подумала про себя Сабина, состоит, пожалуй, в том, что она дала жизнь двум девочкам, ее любимым дочерям.
Она прожила неплохую жизнь. И она не боится смерти, поскольку после ареста своих братьев была готова к ней давно.