Сабля и крест
Шрифт:
Салах-Гирей непроизвольно кивнул.
— Вот и хорошо. Есть у меня одна задумка, как святыню заполучить, но сам не осилю. Поэтому предлагаю тебе свою помощь в обмен на твою поддержку. Не сомневайся, юный хан, если сделаем все по уму, то и ясырь хороший возьмешь, и воинов уберечь сумеешь. А в стойбище вернешься с большой славой и богатством. В селениях станут слагать песни о твоей доблести и мудрости. Мужчины — уважительно кланяться и уступать дорогу. Лучшие батыры прискачут под твой бунчук, когда ты решишь собирать следующий поход. И не только по праву рождения, а из личного уважения и доверия к твоей невероятной удаче… А меня, хан, отблагодарить не трудно будет. Причем вся слава и добыча тебе достанется, чтоб мне в святой купели искупаться.
Суеверные татары настороженно переглянулись.
— Шайтан, — прошептал аталык, делая пальцами 'козу'. Жест, за поверьем, имеющий силу отгонять злых духов.
— Да, нет же, — небрежно отмахнулся странный человечек. — Шайтаны и прочие джины больше вашему Аллаху да его пророку Магомету служат, вернее — пакостят, а в православии, — при этом он с опаской, скосил глаза на небо, будто опасался оттуда разящей молнии и, немного понизив голос, закончил. — Существ, подобных мне, православные христиане называют бесами, или — чертями. А то кличут и вовсе попросту — Нечистым, Лукавым или Босоркуном. Хотя мне самому больше посердцу, когда Паньком называют. Рудым Паньком… Так каким будет твое решение и воля, Салах-Гирей, сын Махмуда? Ударим по рукам?
Вызывающе панибратское поведение неимоверно вонючего и, судя по всему, сумасшедшего гяура настолько возмутило молодого хана, что разом вывело из оцепенения. Он вскочил на ноги и велел, стоявшим рядом, нукерам:
— А-ну, причешите эту баранью падаль против шерсти! Да пожестче! Чтобы не забывался, с кем говорит!
Воины незамедлительно выполнили приказ, и два кнута одновременно потянули Панька по щуплой спине.
— Ой-ой-ой! — заверещал тот от боли, а затем свирепо повел глазами с одного басурманина на другого. — Чтобы вам к земле прирасти, голомозые дурни! — и как-то странно махнул левой рукой. Потом шагнул вперед и наклонился к самому лицу седого аталыка. — Кучам-ага, успокой своего чересчур вспыльчивого ученика. Я же к вам с миром пришел, а он меня, словно пса шелудивого — кнутами велел угостить… Не хорошо это, неправильно.
— Да как ты смеешь, вонючий кусок дерьма подыхающего верблюда! — взвился от этих слов юный хан. — Эй, вы, чего застыли?! Взять его и проучить, как следует!
Но оба верных нукера даже не пошевельнулись, а только таращились в ужасе и беззвучно разевали рты.
Нечистый криво улыбнулся, оскаливши белые и острые, словно волчьи клыки, зубы и неожиданно веско приказал:
— Сядь, Салах! Веди себя, как положено каждому из славного рода Гиреев, воину и мудрому повелителю! Не уподобляйся блажью глупой бабе на сносях! Если хочешь вернуться в орду с почетом и богатым ясырем, слушай меня! А коли считаешь, что постиг все знания и опыт, то мне здесь делать ничего… Пропадайте… Иблис с вами!
Вмешательство умудренного жизнью наставника не понадобилось. При виде столь разительной перемены в поведении странного незнакомца, юноша до того растерялся, что едва не бросился наутек. Но в последний миг сумел совладать с необъяснимой паникой и остался на месте. Будучи суеверным, как и все кочевники, он понял, что видит перед собой кого-то, чье сверхъестественное могущество гораздо сильнее ханской власти. И неказистый внешний вид всего лишь маска…
— Хорошо, Панько-ага, — пробормотал тихо юноша. — Я внимательно тебя слушаю. И готов последовать твоему мудрому совету…
— Вот и ладушки, — довольно кивнул бес, подошел и присел неподалеку на свое седло. — Хотя, если вдуматься, ничего чрезвычайного в моих словах не будет. Собственно, и не советовать я хочу, а попросту предложить свою помощь. Подождите здесь до полуночи, затем смело выступайте к Тивильжанскому броду и ничего не опасайтесь. Казацкая чата к этому времени будет крепко спать.
— Да может ли такое быть? — недоверчиво переспросил Кучам. — Если уж запорожцы стерегут переправу, то делают это, как должно. Ведь уснуть на посту для сечевика — вечный позор и бесчестье! Хуже — только откровенная трусость. За такую провинность в Сечи, я знаю точно, даже не смертью наказывают, а — изгнанием из товарищества!
— А вот это — мои хлопоты, уважаемый Кучам. Для начала я уже и так слишком много сказал…
— И все-таки, с какой стати, шайтан гяуров, мы должны тебе верить? — не дал убедить себя до конца бывалый воин. — А, может, все обстоит как раз наоборот, и ты нас в засаду заманиваешь? Мы в реку войдем, а казаки нас с берега мушкетным огнем и примут.
— Жизнь прожил, а ума не нажил, — буркнул Панько. — Зачем мне вас куда-то заманивать, если вы и так, будто на ладони… Бери голыми руками. И будь я запорожским лазутчиком, то за время, пока мы лясы точим, ваш чамбул уже б давно окружили и перестреляли, как куропаток. Одним словом — будем считать, что договорились, верно, хан? И постарайтесь не задерживаться, потому что надолго я казаков усыпить не смогу. С первыми петухами дозорные проснутся.
Сказав все это, он сделал какое-то неуловимое движение пальцами и пристально поглядел юному хану в глаза. Тот дернулся и поспешно отвел взгляд.
— Я верю тебе, шайтан… — отозвался юноша чуть погодя. — И для того, чтобы Великий Хан мог гордиться своим сыном, сделаю так, как ты советуешь.
— Вот и славно. — Рудый Панько поднялся с земли. — Будь уверен, Салах-Гирей, что не пожалеешь о принятом решении. Слава и почести ждут тебя столь же неизбежно, как близкий закат. Ну, я пошел исполнять свою часть уговора, а ты не торопись, но и не медли!
Произнеся эти слова, Босоркун подхватил с земли свое седло, шагнул немного в сторону, и в то же мгновение сильный порыв ветра сыпанул татарам пылью в глаза. А когда они наконец-то протерли веки и смогли оглядеться, то их неожиданного союзника уже и след простыл.
— Ей! Панько-ага! А как же мои нукеры?! — воскликнул досадливо Салах-Гирей, но уже и сам видел, что обездвиженные чародейством воины вместе со всеми протирают глаза.
— Шайтан! — с полной уверенностью произнес Кучам и зашептал слова Корана, которые должны защищать правоверного от козней нечистой силы.
А молодой хан подумал:
'Что ж, если понадобится, — я не только с шайтаном, но и мангусами мог бы союз уложить… Я обязан любой ценой достичь успеха! И если не простая добыча, а священная реликвия христиан окажется в моих руках, тогда отец сможет по праву мной гордиться. И ради этого я на все согласен. А там — поглядим!.. Неужто не смогу расплатиться с нечистым духом? Душа правоверного мусульманина христианскому бесу вряд ли нужна, а души гяуров пусть хоть тысячами забирает, рабам они без надобности…'