Саблями крещенные
Шрифт:
— Ты не смеешь делать этого, — резко сбросил князь руку Хозара.
— Точно так же, князь, как ты не имеешь права погибнуть ни на одном из этих кораблей, под стенами ни одного из французских фортов. Потому что нужен там, на родине, на нашем Острове Русов.
Князь удивленно взглянул на Хозара.
— Предчувствие, князь, — сдержанно оправдался телохранитель. — Нужно пережить этот абордаж. Слишком много здесь возни. Непривычно для нас — на кораблях…
В каюту поднимались и сразу же бросались к двери казаки из второй шлюпки. С палубы все еще доносилась стрельба, потянуло едким запахом дыма.
— Я бы наказал тебя, если бы не понимал, что ты прав, — проворчал Гяур. — Все за мной! Наверх!
52
Как только карета Оссолинского, сопровождаемая эскадроном гусар, скрылась за ближайшим холмом, из задней, отгороженной, части шатра, через черный ход, вышел Коронный Карлик. Он приблизился к Владиславу IV и молчаливо уставился на него, ожидая дальнейших приказаний.
— Канцлер отправляется в Краков, откуда будет держать путь на Львов, — вяло проговорил Владислав, стараясь не смотреть при этом на своего бывшего «следователя по особым поручениям».
— В Кракове он, как всегда, пробудет не менее трех дней. Графиня Арчевская…
— Графиня меня не интересует. Поэтому пойдешь прямо на Львов, и уже оттуда будешь сопровождать князя. Времена смутные.
— Выполню, Ваше Величество.
Король нервно прошелся по прибрежному склону, все больше удаляясь от Коронного Карлика. Отойдя достаточно далеко, он с удивлением обнаружил, что тайный советник так и остался стоять на том же месте, где он оставил его. Коронный Карлик стоял, заложив правую руку за борт куртки, и задумчиво смотрел на позеленевшую гладь речной заводи. Короля для него словно бы не существовало.
«Они все ведут себя так, словно тебя уже давным-давно не существует. “Король еще не умер, но из этого не следует, что он все еще жив”. — Владислав знал, что эти слова принадлежат не кому-нибудь, а именно Коронному Карлику. — Король еще не умер, но из этого не следует…»
Он мог бы приказать в тот же день вздернуть тайного советника. Причем вздернуть тайно. Пусть хотя бы в последние минуты своей непотребной жизни он развеет сомнения относительно того, жив ли еще король, если пока еще не изволил умереть.
Однако повесить, тем более тайно, Коронного Карлика было бы слишком просто. Куда сложнее — постичь его черную душу.
— Что слышно из-под Дюнкерка? — не спеша Владислав возвращался к советнику.
— Он взят казаками. Теперь полковник Сирко почти в такой же славе, как и принц де Конде. Смешно, конечно, хотя — с? XIV лава есть слава.
Король приблизился еще на несколько шагов. Его всегда потрясала какая-то неземная осведомленность этого человека, его непостижимое умение извлекать сведения из всего, что способно летать и дышать. Иногда Владиславу приходилось неделями томительно ждать кого-либо из послов, чтобы узнать хоть какие-то подробности того или иного события. Но когда ему это надоедало, он вспоминал о Коронном Карлике. И тот сообщал о событии в таких подробностях и таким скучным тоном, словно пересказывал давнюю, обглоданную слухами и сплетнями, придворную историю.
— Кстати, что там вообще происходит сейчас, в этой далекой, вожделенной для каждого поляка Франции?
— Ничего особенного. Людовик XIV еще слишком мал, чтобы сотрясать Европу своими указами и походами. Кардинал Мазарини по-прежнему отчаянно флиртует с Анной Австрийской.
Король брезгливо поморщился. Однако тайного советника это не смутило. Он прекрасно знал, что за этой показной брезгливостью скрывается похотливое любопытство, которое он, Коронный Карлик, просто не имел права не удовлетворить.
— Причем в обоих теперь больше надежды на казаков, которым предстоит отстаивать интересы Франции в борьбе за фламандское наследство.
— Там они все и догорят на походных кострах Фламандии, — обронил король, думая о чем-то своем.
И Коронный Карлик понял, что короля интересуют сейчас вовсе не казаки. Владислав хорошо понимал, что борьба за его уже полупустующий трон ведется, прежде всего, в Париже и в иезуитских монастырях. Но тайному советнику важно было знать, каким образом король решится подвести его к этой теме.
— Первым на фламандском костре должен был сгореть Сирко. Не получилось.
— Почему Сирко? — вдруг насторожился король. — Он ведь теперь известен во Франции. Его будут знать многие из окружения Анны Австрийской и Мазарини. Да и Конде кое-чем обязан ему. Надо бы это использовать.
— Так ведь не получилось, Ваше Величество, — успокоил его Коронный Карлик.
— Он понадобится мне здесь, — почти гневно выпалил король. — Вся эта стая степных волков может остаться на полях Фландрии, но только не Сирко. И при любом исходе событий — не там и не сейчас.
— До меня дошли слухи, что теперь это поняли не только мы с вами. В бою его, конечно, способен уберечь разве что Господь. Но на улицах Дюнкерка уже охраняют ангелы с мечами и кинжалами.
— О чем ты? Кто это его охраняет?
— Воины из ордена иезуитов.
Король почтительно помолчал, затем тяжело, натужно задвигал челюстями, произнося что-то про себя.
— Учуяли! — наконец прорычал он, рванув эфес легкой парадной сабли. Эту новость он явно воспринял, как подтверждение своих планов относительно Сирко. — А от этого-то рубаки они чего хотят?
— Наверное, предвидят, что в Варшаве на него будут рассчитывать как на будущего гетмана запорожских казаков. В том случае, если булаву не сумеет удержать Хмельницкий.
«Как он преподнес мои собственные замыслы, мразь дворцовая! — без злобы, с явной завистью сознался себе король. — Как душевыворачивающе он их преподнес!»
— Хотелось бы знать, кто именно рассчитывает на Сирко как на претендента на булаву?
— Пока никто, — спокойно ответил Коронный Карлик. — К чему, если оба претендента еще живы, а до Кодака куда ближе, чем до Дюнкерка?