Саблями крещенные
Шрифт:
— Но кто-то же по-прежнему сражается, — возбужденно возразил де Норвель.
— Кажется, да, господин маркиз, однако сейчас враги будут здесь.
Заперев дверь на оба засова, мужчины лихорадочно забаррикадировали ее всем, что только можно было подтянуть, и настороженно прислушались.
Кто-то из слуг маркиза или воинов графини еще действительно сопротивлялся. Нападавшие ломились в одну из комнат в том конце коридора. Где-то во дворе звучали выстрелы. Однако властный голос, спросивший: «Куда они девались?», уже подводил итог затянувшейся ночной
Несколько минут спустя разбойники сгрудились у двери покоев графини. Они угрожали, предлагали маркизу выйти, чтобы «спокойно поговорить с ним», и вновь угрожали перевешать всех на крючьях. Однако стены были достаточно мощными, а запоры надежными. Да и нападавших, похоже, оставалось человека четыре, не более.
— А вы заметили, что у них уже нет зарядов для пистолетов? — вдруг почти насмешливо огласила де Ляфер, уловив паузу в потоке угроз и увещеваний.
— Иначе они бы пытались окончательно расщепить ими дверь, — согласился маркиз.
— Тогда чего мы боимся? Что не выдержим осаду этих мерзавцев, имея три пистолета, лук и шпаги? В то время как этим злодеям придется штурмовать две двери?
— Точно, их не так уж и много, не роди их матери, — согласился слуга-чех. — Был бы здесь какой-нибудь тайный ход, — вопросительно взглянул он на маркиза.
— Но его нет, — объявил маркиз тоном, в котором обычно сообщают о смерти ближнего.
— Тогда мы в ловушке.
— Еще неизвестно, кто в ловушке: мы или они, — по-прежнему не теряла присутствия духа графиня. — В конце концов, нас тоже четверо. Кагир, где сейчас может находиться Кара-Батыр?
— Где-то неподалеку. И, возможно, не один.
— Тогда хватит засматриваться на меня, мой правоверный. Проверь окно, оно наверняка открывается.
— Точно, поддается, — сообщил татарин, повозившись с окном.
Графиня оттеснила его плечом и выглянула. Метрах в пяти, внизу, каменной серостью на фоне рассвета проявлялся небольшой уступ, за которым начинался крутой склон то ли каменистого каньона, то ли широкого рва. Справа, совсем близко, казалось, рукой можно дотянуться, чернела бойница ближайшей башни.
— Ты видишь ее? — указала графиня.
— Вижу, повелительница.
— Я понимаю, что, как всякий правоверный мусульманин, ты сейчас расстелешь коврик и начнешь совершать намаз или что-то в этом роде, — резко подбодрила его де Ляфер. — Но в эти минуты мне нужны не аллахобоязливые мусульмане и не трепетно аристократические маркизы, — оглянулась на де Норвеля, — а воины.
— Понял, повелительница.
— Веревка?
— Есть.
Графиня знала слабость Кагира, отличавшую этого полукровка-татарина от Кара-Батыра. Он выполнит любой приказ, совершит все, что угодно, но лишь тогда, когда ему прикажут и объяснят, что и как нужно совершить. Своих мозгов у него, кажется, не существовало.
— Кара-Батыр! — позвала графиня, глядя, как Кагир поспешно разматывает веревку, которой был обмотан. Когда веревка была закреплена, он высунулся из окна и со второй
— Он не слышит вас, графиня.
— Пусть только попробует не услышать, — зло обронила она, стреляя из пистолета в каменный выступ.
— Если только он где-то здесь, — проворчал чех Ковач.
— Не тратьте вы заряды! — почти со страхом усовестил графиню де Норвель.
— У меня их хватает. Кагир, сделай все возможное, чтобы Кара-Батыр, если только он обнаружится, оказался в замке. Понятно, что через ворота ему не попасть.
— Сделаю, повелительница, — поспешно довязывал татарин последние узлы на веревке. И, оттолкнувшись от подоконника, прыгнул в утренний полумрак. Графиня видела, как, перелетев к башне, он уперся ногами чуть выше и левее бойницы, но по-кошачьи откорректировал свой прыжок.
— Я здесь, графиня-улан! — в ту же минуту донеслось откуда-то из-за выступа крепостной стены.
«Кара-Батыр», — с облегчением произнесла про себя графиня.
— Ты слышишь, Кагир, это Кара-Батыр!
— Это слышит даже нелюбимый вами Аллах! — обиженно ответил татарин, с трудом, ногами вперед, протискиваясь в бойницу.
47
В светлую синеву ночи врывались отблески далекого северного сияния, вспышки которого то и дело озаряли все фламандское побережье.
Появление таинственных, навевающих мистический страх, разноцветных сполохов воспринималось в ту весну жителями побережья то как вещий знак близкого конца света, то как требование небес прекратить затянувшиеся войны, которые Франция одновременно вела с Голландией, Испанией, Австрией, Швецией и Данией. Впрочем, во все эти знаки и предзнаменования уже давно никто не верил. Другое дело, что все они служили вернейшим признаком холодного неурожайного лета, каковое случалось здесь довольно часто.
Связано это было с предзнаменованием небес или нет, но море в тот вечер представало на удивление тихим, почти неподвижным. Свинцово-синяя гладь его лишь едва-едва покачивалась под перегруженными рыбацкими баркасами, время от времени вздымаясь неким подобием волны, которая тотчас же угасала у подножия прибрежных скал, медленно, словно сходящий ледник, тащилась к черному излому берега и угасала, раздробленная остриями прибрежных скал.
— Вижу корабль! — крикнул дозорный, сидевший с подзорной трубой в руках на вершине скалы, у которой теснилось сразу три баркаса с казаками.
Пять других баркасов, на которых ждали своего часа казаки и французские драгуны, притаились между соседними скалами, в узкой бухте, чем-то похожей на густо поросший кустарником фьорд.
— Вижу еще один! — докладывал казак с восторгом марсового матроса, увидевшего посреди океана землю, быть которой здесь, по всем картам и лоциям, не положено.
— Их должно появиться три! — взглянул на вершину полковник Сирко.
— Третьего пока что нет. Эти два идут рядом, почти борт в борт.