Саблями крещенные
Шрифт:
— Ее все село ненавидит, — сказала одна из них. — Мужей сманивает и всех заезжих сманивает.
— И с самого детства ведьмует, — добавила вторая. — Бесовский огонь в ней какой-то.
«Относительно “бесовского огня” вы, пожалуй, правы: пылает он в ней, пылает…» — мысленно согласился Шевалье, хотя имел в виду совершенно не то, о чем толковали старушки.
— Но мы зла на нее не таим. Мужей у нас нет, и никогда не было.
— Тогда уведите ее отсюда. Мне страшно оставлять ее одну на пожарище.
— Уведем, господин офицер, уведем, — прогнусавили
— Нас, как видишь, Бог тоже не обделил. Кузнец есть, а мы — повитухи.
Тела висельников были преданы огню, и Шевалье мог со спокойной душой сесть в седло. Оказавшись в нем, француз пришпорил коня и погнал туда, где между ветвями деревьев и крышами домов виднелась колокольня церкви, к сворачивающемуся лагерю драгунского полка. Он гнал и гнал коня.
Больше всего он боялся сейчас, что не выдержит, оглянется и увидит стоящую у пожарища женщину, с которой провел такую неописуемо божественную, такую, в самом немыслимом значении этого слова, убийственную ночь.
43
Первый удар приняли на себя виконт и сержант Пикондэ. Они лишь на несколько минут задержали двух всадников в самой узкой части горловины, заставив остальных воинов сгрудиться за ними. Но этих минут вполне хватило для того, чтобы из ворот замка вырвались мушкетеры д’Артаньяна и слуги баронессы, а из леса — солдаты во главе с капитаном Стомвелем. Причем капитан разделил своих драгун на две группы. Одна из них приближалась по нижнему ярусу, чтобы прийти на помощь виконту де Морелю, другая должна была слиться с мушкетерами лейтенанта д’Артаньяна.
Германца, который сразился с де Морелем, выстрелом из пистолета убил лейтенант Гарден, чем вызвал у виконта кровную обиду, хотя противник явно теснил его. Но второй воин, яростно отбиваясь, прорвался между сержантом и де Морелем, пытаясь трусливо покинуть поле боя. Однако наперехват ему ринулись двое солдат Стомвеля.
Сам барон метнулся вправо от горловины, очевидно, надеясь прорваться к нижнему ярусу вдоль берега реки, но зорко следивший за ним д‘Артаньян сразу же бросился вслед.
Барон выстрелил почти в упор, с каких-нибудь трех метров. Только сама судьба своей рукой могла отвести от д’Артаньяна пулю, прошедшую буквально в сантиметре от виска, обжигая кожу и волосы.
— Не убивайте его, граф, я сама! — успела крикнуть Лили фон Вайнцгардт, поняв, что граф не ранен. Однако в порыве ярости д’Артаньян не позволил барону ни выхватить второй пистолет, ни даже схватиться за меч. Удар его был страшным, как всякое возмездие на поле боя.
— Жаль, — склонилась над сраженным кузеном Лили. — Он заслуживал иной гибели, о которой я бы позаботилась сама. Может, он еще жив? — в надежде спросила она.
— Исключено. После такого удара не воскрешают даже боги, — не без гордости заверил ее королевский мушкетер.
— Тогда
— Даже после гибели от моего меча? — удивился граф.
Когда Лили вновь выпрямилась в седле, д’Артаньян заметил, что лицо ее стало похожим на мраморное изваяние — столько застывшей ненависти и презрения вдруг отразилось в нем.
«Нет, мне и в самом деле никогда не постичь саксонок, — сказал себе лейтенант. — Никогда не понять ни их холодной нордической красоты, ни столь же холодной ярости».
Очнувшись, он увидел, что схватка все еще продолжается. Ближайшая пара сражающихся оказалась буквально в нескольких метрах от Лили.
— Ах, это вы, виконт?! — узнал он в одном из воинов де Мореля. — Если с германцами вы будете сражаться, как со мной на дуэли, — поспешил ему на выручку, — им придется туго.
— Не смейте мешать! — буквально прорычал виконт, однако появившийся вблизи лейтенант Гарден, привстав в стременах, на какое-то мгновение опередил и его, и графа. Удар его оказался лихим ударом такого заядлого рубаки, что впору было опять засомневаться: а действительно ли этот человек является всего лишь обычным священником, которого кто-то там, в Париже, послал с письмом то ли к королю Владиславу, то ли к королеве Марии Гонзаге?
— Это опять вы, черт возьми?! — рассвирепел виконт, бросаясь на Гардена со шпагой.
Но облаченный в офицерский мундир священник спокойно парировал один выпад виконта, второй, третий, наконец, поддел его оружие почти у самого эфеса и ловким финтом выбил из руки.
— Взывать к черту в присутствии священника! — осуждающе покачал он головой, перехватив растерянный взгляд обезоруженного мушкетера. — Непростительное богохульство, виконт, непростительное…
— Какой вы, к черту, священник?! — буквально взвыл от досады виконт и, поняв, что разить его лейтенант не собирается, спрыгнул с коня, чтобы достать свою шпагу. — Никакой вы не священник! Я давно это понял.
В проносящегося мимо них рыцаря он метнул свою шпагу, словно копье, и на добрую пядь вогнал ее в бок. Уже будучи раненым, немец развернул коня и занес меч над виконтом, однако наткнулся на меч д’Артаньяна, после чего схватка оказалась недолгой.
— Уроки фехтования, — пообещал виконту Шарль д’Артаньян, — вы получите у меня сразу же, как только прослушаете мессу отца Оливеберга.
— Вы сразили второго моего противника подряд, — самоубийственно пробормотал де Морель. — Я не смогу простить вам такой помощи. Это не по-рыцарски.
— Но ведь здесь бой, а не рыцарский турнир, — столь же простодушно и спокойно заметил Оливеберг. — И прошу впредь называть меня только так — лейтенантом Гарденом.
44
Допрос Шкипера оказался еще более кратким.
— Так ты утверждаешь, что в форте Сен-Бернардин осталось восемь орудий? — грохнул кулаком по столу командор Морано.
— Наоборот, именно я утверждаю, что их осталось четыре. Я так считаю, на паруса глядя.
— Но почему ты уверен в этом?