Сад Лиоты
Шрифт:
Она услышала, как открылась калитка, и увидела входящих в сад Арбу с детьми. Энни попыталась улыбнуться им, но ее губы задрожали. Душевная боль была настолько сильна, что она не смогла поздороваться с ними.
— О, милая… — Темные глаза Арбы наполнились слезами. — Тебе нужно поплакать.
Энни только пожала плечами, потому что не решалась заговорить.
Тут к ней подошла Кения и обвила ручками ее талию.
— Мама говорит, что бабушка Лиота сейчас на небесах.
— Что тебе сейчас хотелось бы сделать больше всего, Энни? — нежно спросила
— Зареветь белугой.
— Так и поступай, девочка. Разве только древним израильтянам можно было раздирать на себе одежду и причитать?
Энни тихонько заплакала.
— Милая, неужели это все, что ты можешь сделать для своей бабушки?
И боль вырвалась наружу, Энни принялась причитать. Арба и дети стояли рядом и плакали вместе с ней.
— Вот так, — снова и снова повторяла Арба и плакала вместе с ней. — Вот так. Отпусти боль, милая. Пусть она уходит.
И с каждой минутой Энни становилось все легче.
После этого дня в течение нескольких недель Энни разбирала личные вещи бабушки Лиоты. Оказывается, у той было несколько симпатичных платьев. В нижнем ящике она нашла упомянутую в записке шкатулку с драгоценностями и ключ от ячейки в банке, который она добавила к связке своих ключей. В шкатулке лежала голубая бархатная коробочка с ниткой жемчуга и запиской: «Навеки твой, Бернард». В белой коробочке лежали желудь, два синих перышка, три агата и пакетик семян горошка с ценником в десять центов на нем.
Энни удивилась — что означает вся эта коллекция? Ни одна из этих вещей ничего не стоила, но, видимо, все они были связаны с какими-то бабушкиными воспоминаниями. Энни хотелось бы узнать, с какими именно. Она не могла не думать, что со смертью бабушки Лиоты закрылась сокровищница знаний и мудрости и теперь не представится возможность заглянуть в нее.
Сэм Картер названивал Энни и несколько дней подряд заходил к ней. Однажды он нежно улыбнулся и сказал:
— Похоже, ты не собираешься подпускать меня близко к себе, Энни? До сих пор считаешь, что мне нельзя доверять?
— Не в этом дело, Сэм.
— Думаю, я все понимаю. Кроме одной веши.
— Какой же?
— Ты не католичка и не можешь пойти в монахини.
Она улыбнулась:
— Ты считаешь, что евангельская христианка не может посвятить жизнь Господу?
— Вероятно, так, но только это лишнее.
Она рассмеялась:
— Надеюсь, что нет.
Наверное, когда-нибудь она выйдет замуж, но не сейчас. Богу это не угодно. И ее это устраивало.
Теперь, когда границы были обозначены, Сэм остался у Энни до вечера. Они говорили о бабушке Лиоте, о жизни, о саде и о том, что Энни планировала сделать в доме.
Когда Сэм уходил, он задержался в дверях и печально улыбнулся.
— Нужно было хватать тебя, когда тебе было пятнадцать лет и ты была без памяти влюблена в меня. Я упустил свой шанс.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Приходил Корбан и снова помогал переносить коробки с чердака. Она спросила у него, есть ли шанс, что
— Мы все грешим, Корбан.
— Да, но не настолько, насколько согрешила она. Какая женщина убьет своего ребенка?
— Для Бога нет никакой разницы между сделавшей аборт Рут и тобой, желающим ей гореть в аду. — Энни увидела, как вспыхнули его глаза. Она хотела, чтобы он понял ее правильно. — И я ничем вас не лучше, потому что позволила горечи поселиться в моей душе. Грех всегда грех, Корбан. Он не может быть большим или маленьким. В глазах Господа все грешники одинаковы. Если ты не раскаешься, грех встанет между тобой и Господом. Вот поэтому нам нужен Иисус, Который дарит нам искупление.
На этом она остановилась. Корбан сказал, что прослушал курс философии, и она уловила гневные нотки в его голосе. Он сказал, что знает все про христианство, что просит у нее прошения, но считает полной чушью все эти рассуждения про Иисуса, умершего за грехи человеческие. Слишком уж просто. Рассчитано на людей, которые окончательно запутались и не знают, что делать. Но если человек запутал свою жизнь, то он сам должен за это страдать. Корбан встал, извинился за то, что разревелся, как нюня, и ушел прежде, чем она нашлась что сказать. Энни смотрела с болью в сердце на его отъезжавшую машину, понимая, что когда она произнесла слово грех, он еше не был готов услышать Благую весть. Она видела, каким непроницаемым стал его взгляд. Между ними как будто выросла стена. Иначе он не ушел бы так быстро.
Энни не ждала, что после этого разговора Корбан появится снова. Но через три недели, в среду утром, он приехал. Она стояла на стремянке, держа в руках шлифовальную машинку, и счищала с карниза облупившуюся краску. Он крикнул, желая привлечь ее внимание.
Она выключила машинку, подняла защитные очки и опустила маску, закрывавшую рот и нос.
— А, привет, незнакомец! — Она улыбнулась. — Пришел помочь?
— Именно так. У меня как раз свободное время.
Она поймала его на слове и заставила работать.
25
Нора с ужасом ожидала приближения Пасхи.
Она буквально заболела от дурных предчувствий, после того как Энн-Линн сообщила ей по телефону, что собирается «открыть сад Лиоты для гостей», чтобы отпраздновать Христово Воскресение. Она не знала, сможет ли снова войти в дом, где все напоминает о матери. Но она не видела никакой возможности отклонить приглашение Энн-Линн и при этом не нанести ей смертельной обиды. Она не может снова лишиться дочери. Только недавно они начали разговаривать, разговаривать доверительно, как мать и дочь.