Сад Лиоты
Шрифт:
Корбан что-то сказал Лиоте, и она смущенно посмотрела на него, с трудом оторвавшись от своих воспоминаний, в которых увязала как в трясине.
— Ваш муж, миссис Рейнхардт. Как он зарабатывал на жизнь?
— О, он многое умел. Сначала красил дома. Затем научился мастерству сухой кладки, после чего его взял на работу кровельщик. Можно сказать, Бернард перепробовал так много разных занятий, что стал мастером на все руки. Вам следует заглянуть в помещение под гаражным навесом. Когда мой муж перестраивал его
Лиота посчитала ненужным рассказывать о том, что Бернард не задерживался больше года на одном месте. Всегда что-нибудь происходило: начинались душевные муки, вспыхивала ссора, не устраивала оплата, попадал под сокращение в связи со снижением производства или просто сам увольнялся.
— Через какое-то время его начали приглашать для выполнения разовых заказов. Немного того, чуток этого. За что бы он ни брался, он все делал на совесть.
Энни внимательно посмотрела на бабушку с лестницы. Когда она улыбнулась, Лиота заметила в выражении ее лица нечто такое, отчего ей неудержимо захотелось плакать. Возможно, Эйлинора сказала больше того, в чем Энни могла признаться.
— Имея такую работу, невозможно накопить денег на достойную старость, — заметил Корбан.
Лиота поджала губы. Выходит, по его мнению, Бернард оставил ее без каких-либо средств к существованию. Да, именно так и было, но она не любила заострять на этом внимание.
— Деньги не единственное, что есть в этой жизни, молодой человек.
В ее планы вовсе не входило распространяться по поводу финансовой несостоятельности Бернарда как отца или как мужа. Он сделал все, что было в его силах.
— Я ничего не имею против вашего мужа, миссис Рейнхардт.
Глупый мальчишка все еще одержим своим проектом, собирает факты, делает предположения. Все неправильные.
— Дело в том, что мы никогда не разговаривали на эту тему. — вспылила Лиота. — Время было другое. Большинство людей нашего поколения работали до шестидесяти пяти и семидесяти лет или пока могли стоять на ногах. Некоторых выбрасывали на улицу за месяц до того, как они должны были получить пенсионное пособие. Бернард умер в 1970 году. И не спрашивайте меня, отчего он умер. Вскрытия я не требовала.
Корбан вздрогнул, и Лиота опустила глаза, глубоко сожалея о том, что была слишком резкой. Потом она вздохнула и снова посмотрела на него.
— Есть вещи, которые вы никогда не сможете понять, Корбан, а у меня нет сил объяснять их.
Он нахмурился, всматриваясь в ее лицо. Впервые она заметила его сочувствующий взгляд, и ее губы тронула едва заметная улыбка.
— Все это оказалось не так просто, как вы предполагали, да? Ну, я по поводу вашего проекта.
— Нет, не просто.
— Что с тобой? — спросила Рут, как только Корбан вошел в квартиру.
—
— Нет, — несколько раздраженно объяснила она. — Я только что сделала уборку. Все ушли час назад. Где ты был, Кори?
— У миссис Рейнхардт, помогал ее внучке подрезать фруктовые деревья.
— Внучке?
Корбан услышал в ее голосе раздражение. Ревность? Приятно осознавать, что им дорожат.
— Ее зовут Энни. Ей примерно восемнадцать лет, она учится в художественной школе в Сан-Франциско.
Рут, опершись на одну ногу, прислонилась к косяку кухонной двери.
— Она симпатичная? — спросила она, загадочно улыбнувшись.
— Очень. Изящная. Длинные светлые волосы.
— Крашеные?
— Провокационный вопрос.
Она рассмеялась:
— Ладно, забудь. Художники из Сити считают себя великими, а на самом деле яйца выеденного не стоят. Такого добра навалом. Полный отстой.
— Ты весьма учтива, если учесть, что только что провела несколько часов со своими оголтелыми подружками.
Рут сверкнула глазами и, оттолкнувшись от дверного косяка, ушла на кухню.
— Обедать будешь? Я приготовила тунца и сварила вермишель.
— Я уже поел у миссис Рейнхардт. Свиные отбивные за 3,59 доллара за фунт.
Корбан улыбнулся. Миссис Рейнхардт побеспокоилась о том, чтобы он обязательно узнал, во сколько ей обошлось угощение.
— Чему ты улыбаешься? — Рут снова появилась в дверях, на сей раз с кухонным полотенцем на плече. — Мне кажется, она обыкновенная старая склочница.
— Да, так оно и есть, — согласился Корбан, вытягиваясь на диване. — У нее дурной характер. Вечно вставляет шпильки, рычит на меня. Гоняет повсюду, как будто я ее личный слуга. Не проявляет ни грамма уважения к моей личности.
— Она знает, что ты учишься в университете?
— Знает и в этом видит лишний повод для подтрунивания надо мной.
— Почему?
Он вскочил с дивана и в запальчивости взъерошил себе волосы.
— А ты сама не догадываешься? Она знает, что я пишу с нее социологический портрет для своей курсовой работы.
— Ты уже сказал ей об этом?
— Она не оставила мне выбора и прямо-таки приперла к стенке во время моего последнего к ней визита. Либо я выложил бы ей все начистоту, либо она, открыв дверь, вышвырнула бы меня из дому. Образно говоря, разумеется.