Сад лжи. Книга вторая

Гудж Эйлин

Но вот Роза выпрямилась и посмотрела на часы.

— Господи, как поздно. Мне еще всю ночь работать. А рано утром я должна уже выступать в суде.

— Теперь я понимаю, почему у Перри Мейсона были мешки под глазами.

Роза засмеялась и слегка коснулась его руки, как бы дохнув на него своим теплом.

— Приятно было снова встретиться с тобой, Брайан. Я серьезно. Давай не будем больше пропадать.

„Надо сейчас же положить этому конец. Она все еще любит меня. Я обязан сказать ей, что это бессмысленно и не имеет будущего", — крутилось в голове у Брайана.

Но заставить себя произнести эти слова у него не было сил.

Вместо этого он почувствовал, что подспудно ему безумно хочется снова ее увидеть.

— Как-нибудь выберемся на ленч. На днях. Я тебе позвоню.

— Обещаешь?

Она поднялась, чтобы уйти, но на секунду замешкалась, стараясь перехватить его взгляд.

— Клянусь…

Оставшись один, Брайан вспомнил клятву, которую дал ей много лет назад. И которую нарушил. Больше он не в праве так поступать. Но теперь в любом случае он все равно не сможет не причинить ей боли.

„А ты-то по-прежнему ее любишь?" — прошептал внутри холодный оценивающий голос.

Любит ли он ее? Правда заключается в том, что ему это было неизвестно. Какая-то часть его существа всегда будет любить ее. Но можно ли однозначно ответить на вопрос: любишь-не любишь. Или да, или нет? Пытаться определить свои чувства по отношению к Розе, решил он, это все равно что вырезать из неба кусок.

Войдя в квартиру на Восточной Пятьдесят второй улице, Брайан удивился, что там темно. Была уже полночь.

— Рэйчел, ты дома? — ласково позвал Брайан, включая верхний свет.

Ответа не было.

Щелчок выключателя мгновенно преобразил гостиную: хаос теней уступил место радующей глаз картине. „До чего же приятная у нас комната", — невольно подумалось Брайану, который теперь смотрел на свое жилище как бы новыми глазами. Ему доставляла особую радость и эта обитая набивным ситцем софа с горой пухлых вышитых подушек, и старый сейф с жестяной дверцей, стол соснового дерева, заваленный гранками, которые ему надлежало вычитать, и рецензиями на его последнюю книгу, которые прислал редактор.

А этот совершенно нелепый на вид стул, сделанный в Аппалачах: они купили его в штате Мэн в первое лето после свадьбы. При этом воспоминании Брайан не мог удержаться от улыбки. Они с Рэйчел набрели тогда на старый сельский амбар, битком набитый разным хламом, покрытым толстым слоем пыли. Перепачканная, не перестававшая чихать, Рэйчел продолжала что-то искать — и ее упорство было в конце концов вознаграждено: она натолкнулась на этот стул, валявшийся за грудой старых кроватей у стены. Она извлекла его оттуда, долго ходила вокруг, оценивая резьбу адирондакских мастеров, которые сделали ножки, похожие на медвежьи лапы. А спинку венчала медвежья голова. Ее вердикт гласил: „Это самая ужасная из всех замечательных вещей, которые я когда-либо в своей жизни видела, и если мы ее не купим, я всю обратную дорогу буду себя проклинать!" Старик фермер, который продавал этот хлам, отнюдь не был деревенским простаком. Нет уж, будьте покойны, он знал цену всему, что выставил на свой „сэйл", и запросил за стул тридцать долларов, что в те дни было целым состоянием. За такие деньги они могли безбедно прожить целый уик-энд. Но Рэйчел настояла — и они купили это произведение искусства, с трудом втиснув его в багажник. По дороге домой они горячо обсуждали, куда лучше его поставить. Рэйчел хотелось, чтобы стул красовался в самом центре гостиной, а Брайан считал, что лучшее место для него — какой-нибудь темный угол.

Но потом, когда они вернулись домой, извлекли стул из машины, хорошенько его почистили, оказалось, что стул и на самом деле великолепен, и Брайан должен был это признать. Таких замечательных вещей не водилось ни у одного из их знакомых. В общем, стул, можно сказать, был поистине уникален. В известном смысле так же, как и сама Рэйчел.

У Брайана странно сжалось горло: такое случалось с ним, когда он разглядывал старые семейные фотографии. На них мать была еще молодой и худенькой, в волосах не блестела седина; братья с гордым видом восседали на трехколесных велосипедах…

„Сейчас все куда-то ушло", — с грустью подумал он.

В этот момент он услышал знакомое мяуканье — это к его ноге прижался их любимец. Брайан наклонился и поднял с пола большого, рыжего, в белую полоску, кота.

— Ну привет, Генерал Кастер! Оборонял форт от индейцев, а? Или просто вышел чем-нибудь поживиться на дармовщинку, старый попрошайка?

В ответ Генерал Кастер замяукал еще громче: казалось, это визжит ржавая ленточная пила. Вообще-то кот признавал только Рэйчел, но к некоторым вещам относился вполне демократично. Так, кормить себя он позволял любому.

Из холодильника на кухне Брайан извлек накрытую фольгой жестянку с кошачьей едой и вилкой выложил часть ее пахучего содержимого на „генеральскую" миску возле батареи. Некоторое время он постоял у окна, глядя на яркое ожерелье моста Квинсборо, протянутое над темнеющей внизу рекой. Затем его взгляд упал на спаржу, росшую в плетеной корзинке на подоконнике. Листья выглядели на редкость желтыми, хрупкими. Брайан попробовал пальцем землю — совсем сухая.

Набрав из-под крана полный стакан воды, он вылил его на засохшее растение.

Кухня напомнила ему обычную картину: хозяева уехали в летний отпуск куда-нибудь в Нэнтакет или на Файри-Айленд. Все так, но лето еще не наступило. На улице пока еще только апрель. И они с Рэйчел ни о каком отпуске не помышляют. И не вспомнить сейчас, когда они в последний раз выбирались куда-нибудь даже на уикэнд.

Брайану показалось, что на кухне даже воздух стал затхлым, пыльным — так пахнет вынутая из сундуков одежда.

Но тут он почувствовал и другой запах. Дыма. Сигаретного. В мозгу у него сработал сигнал тревоги: когда-то Рэйчел курила, но уже несколько лет как бросила.

Брайан пошел по коридору на этот запах. Рэйчел сидела в спальне возле кровати, свернувшись клубочком в большом деревянном кресле-качалке с мягкой прокладкой. Здесь было тоже темно: свет уличных фонарей наполнял комнату розоватым мерцанием. Брайан сразу заметил, что Рэйчел не спит… Но она явно и не бодрствовала. Сигарета в ее руке догорела до фильтра — на афганском, ручной вязки, шерстяном пледе, укрывавшем ее колени, виднелись следы пепла. Застывшие глаза смотрели мимо него; на странно неподвижном и бледном лице было такое выражение, что по рукам у него поползли мурашки.

Такие лица он видел во Вьетнаме. Лица солдат, уставших воевать.

— Рэйчел, — позвал он тихо, почти шепотом. — Дорогая…

Он никогда не видел ее такой. Господи, что же произошло?

И вот, словно он был гипнотизером, только что хлопнувшим в ладоши, она моргнула и взгляд ее сделался осмысленным.

— Привет! — произнесла Рэйчел, поворачиваясь к Брайану.

Он подошел и поцеловал ее в лоб. Волосы были мокрые, как будто она только что помыла голову.