Сад теней
Шрифт:
В этот вечер все в доме были заняты подготовкой к приему. Раз Малькольм дал ясно понять, что моя помощь не требовалась, я решила не вмешиваться. Мне действительно очень льстило решение мужа: раз прием устраивался в честь жены, она должна провести этот день по собственному усмотрению. Я сомневалась, стоит ли мне продолжать изучение усадьбы Фоксворт Холл — теперь я действительно боялась открыть то, что таилось в сумерках дня. Но раз я уже начала свои поиски, то, может, стоило узнать всю правду до конца. Теперь мне хотелось как можно скорее познакомиться с теми людьми, которые жили здесь до меня. Когда я спускалась в зал северного крыла, я насчитала четырнадцать комнат. Малькольм уже сообщил мне, что это были комнаты отца. Коридоры здесь
Вся мебель состояла из двух двуспальных кроватей, большого платяного шкафа, двух кресел, туалетного столика с небольшим стульчиком, стоявших между двумя большими окнами, затянутыми гобеленовыми шторами, высокого комода на ножках, стола из красного дерева с четырьмя стульями, и еще одного маленького стола с настольной лампой. Я была крайне удивлена, увидев под этой массивной мебелью великолепный восточный ковер.
Неужели эта комната была своего рода убежищем, а может, даже приютом для Коррин? Это было чрезвычайно интригующе. Я прошла вперед и обнаружила еще одну дверь поменьше в дальнем туалетном шкафу. Я открыла ее и тут же наткнулась на густую паутину, которую пауки безмятежно плели несколько десятилетий. Когда паутина, наконец, улеглась, то передо мной открылась небольшая лестница, которая, очевидно, вела на чердак.
И вновь я остановилась в нерешительности. Чердак в таком огромном доме имел свою собственную историю, а может быть, и некий тайный смысл. Лица на портретах были очень характерны. Никто не боялся быть узнанным, и если бы я стала расспрашивать Малькольма о родословной, то никто не смог бы рассказать это лучше, чем висевшие здесь портреты.
И в самом деле, где, как не на темном чердаке за маленькой дверью во встроенном шкафу, лучше всего хранить семейные тайны. Стоило ли мне продолжать свои поиски? Я прислушалась, но отсюда невозможно было услышать ни малейшего шороха, ни чьих-либо шагов внизу.
В ту минуту, когда я сделала первый шаг вперед и разорвала паутину, искусно протянутую пауком-хранителем над всей лестницей, то поняла, что отступать уже поздно. Завеса была снята. Я стала подниматься наверх.
Я и представить себе не могла такого большого чердака! Сквозь облако пыли, поднявшееся на свету, исходившем от четырех мансардных окон, расположенных на фасаде дома, я пыталась разглядеть самые дальние стены. Они казались такими далекими, подернутыми туманом и почти невидимыми. Воздух был тяжелым и словно окутанный дымом; в нем присутствовал затхлый запах вещей, к которым не прикасались многие годы, они, казалось, уже начали разлагаться.
Широкие деревянные доски пола скрипели при каждом моем шаге, когда я медленно двигалась вперед, шаг за шагом, осторожно, на ощупь. Некоторые из половиц отсырели и могли бы провалиться под тяжестью моего тела.
Справа от меня раздался шорох, и взор упал на мышей-полевок, которые пробирались, наверное, на небеса. Оглядевшись, я поняла, что на этом чердаке хранилось достаточно мебели, чтобы обставить несколько домов. Вся мебель была темной, тяжелой и основательной. Те стулья, что были расчехлены, выглядели сердитыми, словно их кто-то продал. Казалось, что они задают немой вопрос: «Зачем нас бросили здесь без пользы? Для нас нашлось бы место и внизу, если не в этом доме, так в другом». Почему Малькольм с отцом хранили мебель здесь? Возможно, что со временем мебель станет ценным антиквариатом?
Все самое ценное было обтянуто холстом, покрытым толстым
В этот момент мне очень хотелось, чтобы зазвучали голоса из далекого прошлого Малькольма и, может быть, именно их призраки окажутся для меня наиболее достоверными. Все тайны Фоксворт Холла нашли здесь свой приют. Я была уверена в этом, и именно эта уверенность подталкивала меня вперед, заставляла осматривать ряды обтянутых кожей чемоданов с тяжелыми латунными замками и уголками. Они занимали отдельную стену, а на некоторых до сих пор были бирки, обозначавшие поездки в дальние страны. Вероятно, в некоторых из саквояжей перевозили тонкое белье Кор-рин и отца Малькольма производства фабрики Гарлан-да, когда они отправились в свадебное путешествие.
У самой дальней стены стояли огромные шкафы, похожие на молчаливых часовых. Я открыла ящики одного из них и обнаружила там образцы военной формы юнионистов и конфедератов. Учитывая географическое положение этой части Виргинии, я пришла к выводу, что представители семейства Фоксвортов в то время разошлись в своих симпатиях и, возможно, принимали участие в боях друг против друга. Я представила себе юношей Фоксворта, таких же упрямых и решительных, как Малькольм, вспыльчивых и горячих, выкрикивающих проклятия в адрес друг друга, когда одни воевали на стороне северян, а другие — на стороне южан. Те из них, кто понимал важность и огромную роль индустриализации и бизнеса, отправились на север. Вместе с ними, наверняка, отправился бы и Малькольм.
Я сложила форму обратно в комод и увидела в нем женскую сорочку, отделанную оборками, которую надевали с панталонами, а поверх них — десятки нижних юбок на проволочных обручах, которые были отделаны кружевами, гофрированными воротниками, вышивкой, распущенными лентами из бархата и атласа. Как можно было спрятать такие красивые вещи и забыть о них?
Я сложила платья и убрала их в шкаф, а сама по скрипящему полу направилась к стеллажам с книгами. Там пылились толстые фолианты с пожелтевшими страницами, уголки которых были замусолены и рассыпались, стоило мне прикоснуться к ним. Рядом стояли манекены различной конфигурации, клетки для птиц и стойки для них. Я хлопнула в ладоши, чтобы стряхнуть с них пьль, и направилась к лестнице, как вдруг в глаза мне бросилась фотография, стоявшая на шкафу.
Я подошла ближе и увидела на ней хорошенькую молодую женщину, на вид восемнадцати-девятнадцати лет. На лице у нее играла загадочная, едва заметная улыбка. Она была ослепительно красива. Грудь ее едва заметно поднималась над обворожительным корсажем платья. Я была очарована ее улыбкой, которая, казалось, так много обещала. И вдруг меня осенило — это же мать Малькольма! Коррин Фоксворт! Явное сходство между ними проступало и в разрезе глаз, и в складках рта.
Наверняка, Малькольм принес эту фотографию сюда, чтобы похоронить вместе со всем своим прошлым. Но в этой фотографии было что-то необычное. Она удивительным образом переливалась на свету.
На всех остальных вещах был толстый слой пыли, все они оставляли пятна на пальцах. Однако, эта фотография была чистой, зеркальной, недавно покрытой лаком. Она была такой же, как и кожа Коррин — сверкающей, ухоженной, безупречно чистой. Кто же в этом доме так бережно сохранял память о Коррин Фоксворт? Нет, это не мог быть отец Малькольма — он был в Европе. Слуги? Или, может быть, сам Малькольм?
Сколько же вещей принадлежало матери Малькольма?
Конечно, они приносили ему страдание. И, наверняка, он сложил их сюда, чтобы не будить детских воспоминаний, но, несмотря ни на что, подобно материнской кровати в форме лебедя, они притягивали его к себе.