Сад теней
Шрифт:
Казалось, что разверзлись небеса, а свет небесный и Божья благодать пролились на этот дом. Малькольм радостно улыбался. Он смотрел на миссис Уортингтон с выражением благодарности и уважения. Коррин занимала свое место за столом, и ее обучение начиналось.
Позднее, когда всех детей уложили спать, а миссис Уортингтон удалилась к себе, я вновь решила спуститься в библиотеку и поговорить с Малькольмом.
На дворе была гроза. Дождь бил в окна, а от грома дрожала вся посуда в доме. Свечи то и дело гасли, когда ветер пробивался сквозь щели в ставни, а гром создавал какофонию звуков. За спиной Малькольма я увидела черное, как уголь, небо, освеченное
— Что на этот раз? — нетерпеливо спросил он. Лицо его выражало раздражение. Не колеблясь, я прошла через всю библиотеку к его столу.
— Я понимаю, чего добивается миссис Уортингтон, когда пытается приучить Коррин есть вместе с нами за столом, но как ты можешь разрешать ей это, если нашим мальчикам запрещалось обедать со взрослыми до пяти лет? Неужели ты не сознаешь, что они чувствуют и понимают это… этот ненормальный фаворитизм.
— Ненормальный фаворитизм? О чем ты говоришь? Ты по-прежнему пытаешься сопротивляться всем моим действиям? — он откинулся на спинку кресла, а на лице возникло выражение враждебности и сосредоточенности, словно я была в чем-то виновата. — Сколько раз тебе объяснять? Девочек следует воспитывать иначе, чем мальчиков. От них ждут большего в обществе. Если тебе не было представлено таких возможностей, это не значит, что и Коррин будет их лишена.
Разве я не дал мальчикам наставника? — спросил он меня, прежде чем я смогла что-либо ответить. — Пока ты все не закрутила, после чего мне пришлось его уволить.
— Я все закрутила, — от злости у меня перехватило дыхание. — Именно твое поведение так или иначе лишило их этой возможности, но мне этот человек никогда не нравился.
— Именно об этом я и говорю, — сказал он, выпрямившись в кресле. — Ты настраивала детей против него, пока, наконец, не нашла возможности от него избавиться. Ты лишила мальчиков возможности учиться, а не я, — настаивал он. — Я повторял тебе раньше и повторяю теперь, если речь идет о Коррин, то мне решать все вопросы, связанные с ее образованием или манерой одеваться. А теперь выйди вон и не мешай мне.
Мы так же спорили с ним тогда, когда миссис Уортингтон начала обучать Коррин музыке, но стоило мне признать очевидную разницу в его отношениях к дочери и к сыновьям, как он отказывался от дальнейших разговоров. Он всегда ухитрялся покончить со спором, обвинив меня в ревности.
В некоторой степени он был прав. Когда я видела, как Коррин становится прекрасной молодой девушкой, которая получала все блага и радости, на которые только было способно огромное состояние Малькольма, то невольно сравнивала ее с собой в том же возрасте. Конечно, со временем в ней раскрывались и черты Алисии, которые, очевидно, видел и Малькольм, всякий раз при этом вспоминая о своем обожании жены отца.
Когда ей исполнилось 10 лет, он с болью отдал ее в частную школу, потому что не хотел расставаться с нею. Честно признаться, и мне было жаль расставаться с нею. Когда Коррин уехала, казалось, что солнце зашло за огромную тучу Фоксворт Холла.
Я стала более одинокой, чем когда-либо. Малькольм почти не бывал дома, за исключением школьных каникул. Каждый вечер он «занимался бизнесом».
О, я знаю, что это был за бизнес. О нем судачили все злые языки в городе, хотя у меня и не было подруг, да и откуда им было взяться, если все знали о том, как муж относился ко мне, и что он говорил обо мне.
Возможно, поэтому я нашла утешение в Боге и в чтении Библии, а позднее и в церкви. Она стала моим утешением, спутником и, воистину, моим спасением. Именно мой кузен Джон Эмос вернул меня к вере. Его мать умерла, и он, как и я, остался круглым сиротой, он стал навещать меня и призывал вместе с ним молиться Богу. Беседуя с ним в гостиной, я воистину почувствовала, что на меня нисходит святой Дух, как и обещал Джон. Он настоял, чтобы я чаще ходила в церковь, а прежде, чем он вернулся на север, он оставил мне подробную программу Библейских чтений. Я так долго отказывалась подчиняться Малькольму, что с радостью и благодарностью я обратилась к Богу.
Малькольма раздражали мои пристрастия. Он очень скучал по Коррин, как впрочем и я, но он находил утешение в частых посещениях ее в школе, хотя никогда не посещал мальчиков. Я же делала это при первой возможности, а они всегда писали мне письма о своей учебе. Малькольм и не догадывался о том, что Мал обучается музыке, а Джоэл уже играет в оркестре.
Мальчики обожали Коррин. Они были очарованы ее красотой, как и Малькольм, но не могли не ревновать ее к отцу. К тому времени она совсем испортилась, хотя мальчики, жившие в не меньшей роскоши, выросли нравственно чистыми.
Малькольм ничего не спешил им дарить, но с легкостью дарил все Коррин. Когда они стали подростками, он настоял, чтобы все лето они работали посыльными в банке и выполняли любую неквалифицированную работу.
Однако, несмотря на все это, мальчики не испытывали неприязни к Коррин. Они тоже, в свою очередь, портили ее, покупая ей сладости и подарки. Они брали ее с собой кататься верхом на лошади, а когда Мал смог получить водительские права, то возил ее, куда бы она ни пожелала в любое время. Джоэл являлся по первому ее требованию. Он ни в чем не мог ей отказать, а она это знала и умело пользовалась.
На день Благодарения, когда они приехали на каникулы, я собрала мальчиков в гостиной для серьезного разговора. Малькольм отвез Коррин в Шарноттсвилль на ярмарку, потому что она заявила, что вся ее одежда вышла из моды, тогда ей исполнилось лишь одиннадцать лет. Вскоре они вернулись.
Я усадила ребят на диван и встала перед ними, словно школьный преподаватель. Снег в том году выпал рано. Было светло, все небо было залито солнечным светом. Все настраивало на праздничное настроение перед Рождеством. Мальчики до этого украшали с Коррин рождественскую елку; то есть Коррин большую часть времени сидела в одном из старинных французских кресел с высокой спинкой и отдавала распоряжения, а Джоэл крутился возле нее, как раб, вытягиваясь на цыпочках, чтобы повесить украшения на елку.
— Мал, — начала я. — Тебе скоро исполнится 18 лет, а я говорила вам, мальчики, что каждый из вас по достижении восемнадцати лет будет иметь доступ к опекунскому фонду. Это даст вам независимость, но она, в свою очередь, требует ответственности, — повторила я и сделала паузу, следя за реакцией мальчиков.
Мал, как обычно, внимательно слушал, сидя неподвижно, как скульптура. Он сидел, вытянув ноги, и чувствовал себя неуютно на светло-голубом мягком диване, но ни на что не пожаловался. Джоэл, напротив, все время вертелся, то прикасаясь к ручке кресла, то запуская руку в тонкие золотые волосы, то наклоняясь вперед, то разгибаясь назад.