Садовник для дьявола

Обухова Оксана Николаевна

– Да? – удивленно перебила баба Надя. – А я подумала, никто там не убирает – столько пыли в шкафах.

– Это в шкафах! И то – сейчас! Пока статуэтка из-за Тоси не кокнулась. А раньше я и пылесосила, и влажную уборку делала, и посуду эту чертову перетирала. И все за одну зарплату!

– Так, поди, не маленькую, – резонно заметила Надежда Прохоровна.

– А вот не надо чужих денег считать, – нависнув над бабой Надей, блестя разозленными карими глазами, прошипела Лидия.

По какой-то причине она отнеслась к гостье Веры Анатольевны совсем по-свойски. Видать, простонародным чутьем родную рабочую

кость учуяла и особенно не церемонилась. Не манерничала.

– А чего же вас, таких хороших, в одночасье за порог выставили? – тоже не стала чиниться Надежда Прохоровна, забила вопрос прямиком в крутой украинский лоб. – Неужто только по одному лишь подозрению?

– А это надо у Катьки спросить – какая ей шлея под хвост попала? – История с увольнением, обвинения в воровстве и вправду задевали Лиду за живое. Даже слеза на карем глазу блеснула. – Три года было все чин чином, никогда счетов из магазинов не проверяла и тут – взбесилась!

– Вот прямо так – взбесилась? – добавив сочувственного недоумения в голос, показывая трудовую солидарность, спросила баба Надя.

– Вот так сразу! В один день! Даже времени собраться толком не дала. Мы половину вещей тут оставили.

«Так уж и половину? – про себя подумала Надежда Прохоровна. – За половиной вы бы через день явились, а не спустя почти что три недели.» Но вслух сказала:

– Ой-ой-ой.

– И я о том же, – повелась на сочувствие повариха, села рядом на табурет. – Все было тихо-мирно. Нет, ну бывало, конечно, не без этого. Но чтобы так – вон, и все! – такого никогда. С Верой Анатольевной, с ее статуэтками больше мороки было. А чтобы с Катей – никогда. Ей главное – порядок, чтоб все красиво, как в ресторане. А я-то в ресторане пятнадцать лет проработала, умею преподать. Вася так вообще – любимчик. И машину, если надо там помыть, колеса подкачать, масло проверить. Никогда никому не отказывал. В этом году, когда Симку прав лишили, он даже ее на занятия возил.

– А за что Серафиму прав лишили?

– А за что обычно прав лишают, – многозначительно ухмыльнулась Лида. – Пьяная за руль села. Да не в первый раз.

Надежда Прохоровна давно заметила за людьми, подобными Лидии, одно интересное свойство: когда их начинают в чем-то обвинять, те действуют как в поговорке «сам дурак!». Чернят всех вокруг: мол, каждый тут не без греха.

И потому, раздраконив «несправедливо обиженную трудящуюся женщину», вполне рассчитывала на откровения подобного рода. Спросила:

– И как же это Сима такая неуправляемая выросла?

– А как тут ею управлять? – довольно развела в стороны пухлые ручки собеседница. – Ее раньше надо было в угол ставить, пока она там помещалась. Вон мы своих – чуть что не так – ремнем по заднице. Или.

Методы воспитания в семье Игнатенко Надежду Прохоровну интересовали мало.

– А что же Лена? Никак не может приструнить?

– И-и-и, – хитрюще протянула Лида. – Как ты ее приструнишь? Вон Вера Анатольевна грозилась даже наследства лишить, а все без толку. Еще раз, говорит, с наркотиками или пьянкой попадешься – все. Хана. Нет у тебя наследства. Понятно?

– А Симе все равно?

– Как с гуся вода.

– Понятно, – глубокомысленно пробормотала баба Надя. – И часто она у вас с наркотиками попадалась?

– Ну-у-у. –

Повариха задрала глаза к поблескивающему натяжному потолку. – Пару раз бывало. Один раз в ночном клубе на милицейскую облаву нарвалась – коробку с каким-то куревом нашли. Потом Гена в сумочке что-то обнаружил. Оба раза на месяц ее дома сажал, никуда не выпускал. – Покрутила головой. – Досталось тогда Леночке. Сима ведь все на ней срывала. Чуть что не так – ты мне никто, ты мачеха. – Вздохнула. – И как она теперь с ней справится? Ума не приложу. Девчонка совсем ненормальная. Вырядится в черное, намажется и ходит – смерть смертью. Глазами подведенными зыркает. – Повариха махнула рукой, дотянулась до заварочного чайника и добавила себе в чашку горяченького.

Гораздо позже Надежда Прохоровна сделала из всего услышанного два напрашивающихся вывода. Елене смерть мужа не просто не выгодна, а практически губительна. Она остается без денег, один на один с неуправляемой девчонкой. У Серафимы появляется мотив. Под камнем в саду нашли свежий окурок с марихуаной – что, если отец застукал ночью дочь с наркотиками, пригрозил рассказать все бабушке, и та его?..

Зарезала, что ли? Родного отца ножом по горлу?..

Как-то зыбко получается. Неправдоподобно. Если бы Серафима убила отца из-за одной-единственной сигареты – странно, правда? – то вполне успела бы эту самую сигарету из-под камня вынуть и в унитаз спустить.

А окурочек-то нашли.

Значит, дело не в наркотиках.

А в чем?

Долго, до самых сумерек, бродила Надежда Прохоровна по большой пустынной гостиной Веры – по окнам тихо постукивал дождь, – смотрела фотографии на стенах. Потом заметила за стеклом витрины старый толстый фотоальбом, села в кресло, возле которого только-только улеглась обеспокоенная отсутствием хозяйки Тася, и раскрыла.

На черно-белых снимках лица, лица. Вот Алексей Дмитриевич, покойник. Вот крошечная Тася у него в руках. Компания молодежи на пикнике: совсем молодой Павел обнимает Катарину (ее легко узнать, почти не изменилась ни лицом, ни статью), смотрит на нее влюбленно.

Так. Стоп. А это кто?

Надежда Прохоровна взяла со столика забытые Верой очки, пристроила их на манер лупы.

На длинном бревне возле костра сидел. ПАВЕЛ.

А Катарину обнимал Геннадий.

Или?..

Нет. Вера точно говорила: все окрестные мальчишки обхаживали Катарину, кроме Павла. Он к числу ее поклонников не относился.

Надежда Прохоровна лихо пролистала весь альбом до корки, но не нашла больше ни одной фотографии той поры. На прочих же снимках все чинно и достойно: Павел – Катя, Гена – Аня, потом Елена. Все пары выглядят счастливыми, довольными, а впрочем, на то и семейный фотоальбом, чтоб о хорошем вспоминать.

Ломать голову над вопросом, которого могло и в природе не существовать, Надежда Прохоровна не стала. Расследование – материя тонкая: оставишь острую, ненужную зацепку, и все насмарку. Останется дыра, проход в область фантазий, треволнений, считай – пропало дело.

Достала из кармана вязаного жилета мобильный телефон и, пока не слишком поздно, позвонила Вере.

Спросила прежде о здоровье, поинтересовалась назначенными процедурами и после выполнения приличностей спросила напрямик: