Садовники Солнца
Шрифт:
– Ты неисправима, Поль, - улыбнулся Илья. Он подумал, что и через тысячу лет, все равно каких бы высот ума ни достигло человечество, обязательно будут рождаться вот такие насмешливые и совершенно несерьезные создания, потому что такова уж природа человеческая, и это просто великолепно, что они были, есть и будут - вот такие создания...
– Полетели в сад!
– потребовала Лоран.
– У, меня жажда общения, и твой профессиональный долг - утолить ее.
– С удовольствием, - согласился Илья.
– А то Крайнев уже беспокоится, что я получу информационный шок. Заработался!
– Мой
– И куда только врач Станции смотрит?
– Она взяла Илью за руку.
– Полетели.
Они поднялись на второй уровень сада - уровень задушевности.
Полина, оглянувшись по сторонам, решительно вломилась в густой малинник.
– Там, дальше, растет несколько ранних яблонь, - заговорщицким тоном сообщила она.
– И уже, наверное, есть чем полакомиться. Осторожней ветка.
Трава возле деревьев немного выгорела. В саду стояла середина лета, и белесое небо над ним дышало зноем. Пахло полынью. В малиннике лениво отзывались птицы, а от кислющих маленьких яблок сводило скулы.
– Послушай, Поль, - поинтересовался Илья.
– Ты ведь еще девчонкой использовала право вето. Почему? Дети ведь наоборот - боготворят нас. Как и мы их, впрочем.
В глазах Полины зажглись насмешливые огоньки.
– Вторгаешься все же? В сокровенное и интимное? Ну, ну... Да пустое все это... Дом у нас был огромный - тридцать четыре семьи. Представляешь, сколько друзей?.. Я тогда пела немного. Точнее - импровизировала, было такое увлечение. Мы тогда жили в Крыму, а Толик - в Ташкенте...
– Поль, Поль, - покачал головой Илья.
– Опять романтическая история.
Лоран шутку не приняла, досадливо повела плечом.
– Нет. Он потом, когда мы выросли, стал моим мужем... Так вот. Увидел он раз голограмму праздничного представления, в котором я выступала. Узнал личный индекс, позвонил - восхищался. Потом еще звонил... А весной уговорил своих родителей - прилетели они в Крым. Объясниться Толик или не умел, или боялся. Так он через Службу Солнца давай фокусы выкидывать. И все - на публику, чтоб другие знали. То имя мое на склоне Ай-Петри огромными камнями выложил, то уговорил знаменитого певца приехать к нам в Алупку и устроить концерт в мою честь... Словом, ребячество. Я это все разом и прекратила.
Илья улыбнулся.
– Камни он, пожалуй, без нашей помощи таскал... Но в принципе, я так понимаю, дело ведь не в этой детской истории.
– Дело в самом принципе.
– Полина подставила лицо густому свету, льющемуся с иллюзорного неба.
– Я не люблю опеки. Какая бы она там ни была. Она размагничивает. Наш древний коллега Павлов писал о рефлексе свободы. Это высший рефлекс - стремление к преодолению преград. Заметь, к самостоятельному преодолению.
– Ты - сильный человек, Поль, - тихо сказал Илья.
– Но ведь есть и слабые. И вообще, материальное раскрепощение не сделало человека автоматически счастливым. Напротив. Жить стало во сто крат сложнее. Потому что обогатились разум и душа, появилось больше времени для мыслей и чувств - и страсти человеческие приобрели новые качества. Тоньше стали, глубже, пронзительней. Теперь и Ромео не в диковинку да и Отелло уже не те. Куда там классическому ревнивцу до нынешних...
– Да ну тебя, - засмеялась
– Никогда не поймешь: серьезно ты или шутишь.
– Я серьезно, - подтвердил Илья.
– Рефлекс свободы - это, конечно, здорово. Но ведь существует еще и наиважнейший закон жизни - закон целесообразности. И все, что осталось скверного в человеке, нецелесообразно, вредно, противоестественно. Как и все остальное, что мешает ему быть счастливым.
– Меморандум твой я, кстати, слышала. Еще на "Бруно".
– Полина была абсолютно невозмутима.
– Впечатляюще, но ты не во всем убедителен. Где пределы ваших добродеяний и где начинается сугубо личное, неделимое?
– Все, Поль, все - личное, - вздохнул Илья.
– Мы помогаем тем, кто просит помощи. Или тем, кому она жизненно необходима. Кроме того, добрые деяния - только малая толика нашей работы... Ты, наверное, и не подозреваешь, что плоды забот Службы Солнца окружают нас со всех сторон. Даже в мелочах.
– И сад этот тоже?
– Полина иронизировала.
– Угадала. По крайней мере, его уровни общения. Кстати, до нас искусством общения вообще никто всерьез не занимался. Возьми, например, устройство Станции. Периодические изменения геометрии и интерьера ее помещений; чередование зон невесомости с зонами нормального тяготения; устройство иллюминаторов - все это для того, чтобы насыщать людей эмоциями, облегчать тяготы жизни в условиях замкнутого пространства. И все это, кстати, помогали разрабатывать Садовники.
– Признайся, Илья.
– В зеленых глазах Лоран отражалось кружево листвы.
– Чтобы обратить меня в свою веру, ты бы, наверное, даже женился на мне?
– Не могу, никак не могу, - засмеялся Илья.
– Ты... ты мне... противопоказана.
– То есть?
– его смех озадачил девушку.
– Помнишь, - Илья вернул лицу серьезную мину.
– Когда мы первый раз столкнулись - буквально, буквально!
– ты мне посоветовала вычислить... А я дельные советы ценю. Логический блок тут же выдал мне все сведения о Полине Лоран, попутно заметив, что данная особа астрономически далека от моего идеала. У меня, кстати, очень толковый блок...
– Оно и видно, - ядовито заметила Полина.
– Слишком часто ты им пользуешься. Удачный симбиоз.
Они шутили и насмешничали друг над другом, все дальше уходя от первоначальной дискуссии, от прошлого, от философских обобщений и частностей, и оставался только сад, дразнящие земные запахи, голоса птиц и сумбурный, необязательный разговор. Иногда загадочный и тревожный, как взгляд Полины. Чаще - осторожный, будто шаги охотника. В целом же легкий и стремительный, из тех разговоров, которые оставляют по себе не глыбы смысла, а ощущение. Ощущение радости, что ли...
– Ой, чуть не забыла, - всполошилась вдруг Полина.
– У меня в шестнадцать связь с Землей.
Они спустились на первый уровень, прошли мимо пруда, где у кафетерия человек шесть звездолетчиков дрессировали вислоухого щенка. Щенку наука явно не нравилась, он лаял и все норовил удрать в кусты. Дальше, за деревьями, на спортивной площадке глухо стучал мяч.
Полина вдруг остановилась.
– Ты надолго к нам?
– отрывисто спросила она, глядя Илье в глаза.
– На месяц, полтора. А что?