Сады проклятых. Путь души
Шрифт:
Почему-то сильно пахло горелой изоляцией, его что-то ощутимо давило. Открыв глаза, юноша понял, что очнулся первым, что салон по-прежнему неестественно накренен, а придавила его Тамара, которую при ударе выбросило из кресла. Убедившись, что она просто без сознания, и никаких травм, кроме небольшой ссадины над виском не получила, Доро стал разбираться, что же случилось. То, что квазиживой организм крылана повреждён, хотя уместнее будет сказать – ранен?, было очевидно, основной центр управления не отвечал. Но ведь примерно на такой случай предусмотрена аварийная система управления.
Планшетку управления аварийкой Доро тоже удалось вытащить не сразу. Система никак не хотела признавать себя работоспособной, и всё время перезагружалось, до тех пор, пока юноша не разозлился и не хватил по консоли кулаком. От места удара растеклись голубоватые струйки свечения, и в воздухе развернулась голография экрана с долгожданной надписью «к работе готов!».
Снаружи было холодно – дул ледяной колючий ветер – в горах мягкими тенями ложились сумерки. Крылан лежал почти наполовину в неглубокой ложбине, одно крыло подмяв под себя, а второе бессильно распластав.
Осмотревшись, Доро понял причину первого удара – у ближайшей сосны была снесена верхушка, мягкий бок летуна пробороздила глубокая рванная рана. Спустившись к голове, Доро осторожно положил ладонь на тёплую шкуру. И ощутил всю меру страдания живого существа – сколько бы ни утверждали учёные, что это псевдоживой механизм. Юноша чётко видел горящую структуру души – менее сложную, чем у человека, но гораздо ярче. Перекрывая хаос и сумятицу мыслей, физическую боль, крылана мучила тоска – неизбывная тоска соловья в клетке, существа порабощенного человеком. Юноша отдёрнул ладонь, словно обжёгся – слишком ярко и остро почувствовав чужую боль. Не в его силах утолить это чувство, вернуть крылану свободу воли, право взмыть в небо по своему желанию, а не по приказу. Всё, что он мог – исцелить физическую боль.
Под его пальцами рана сращивалась сама собой – края стягивались, запекаясь тёмной коркой, тромбом. Юноша ощущал бешеный ток крови – энергозапас крылана позволял убыстрить регенерацию тканей. Вот только добраться потом до ближайшего города сил летуну не хватит…
Вскоре туша крылана стала казаться тёмной кляксой на снегу – Доро брёл в гору, рыхлый снег расступался перед ним словно льды перед ледоколом. Он очень устал. Сумерки сгущались в вязкую тьму, а он брёл в гору – где-то, на другой стороне склона, был прокол пространства. Выход из Запретной зоны Садов Проклятых. Юноша чувствовал это так же ясно и остро, как чувствовал бы медицинскую иглу, проколовшую палец насквозь.
Мысли были далеки от крылана и Тамары – установленный маячок подавал сигнал SOS, и вскоре должны прилететь со спасательной станции. Спасатели доставят крылана на ремонтную базу, где его вновь поставят на крыло, а девушку, в случае необходимости – в больницу. Впрочем, он не сомневался, что такой необходимости не возникнет. Скорее всего, она исчезнет из глаз спасателей, едва придя в себя. Пройти иномирье в чреве матери, с начала и до конца развития младенца – тот ещё подарочек.
На задворках сознания всё ещё бродили отголоски боли, испытываемой крыланом. Доро брёл, не глядя под ноги, зная, что не споткнётся и не упадёт. Не чувствуя ни страха, ни удивления, ни восторженности перед открывшимися возможностями. Слишком чужд был человеку этот дар. Чужд и не нужен. Исцелить тело или разжечь огонь в душе – этого слишком мало. Прооперированного надо ещё выходить, а в огонь постоянно подкидывать топливо – иначе и смысла нет разжигать. Он не мог это сделать один. Как не мог и в один миг исцелить весь мир. Подобное лежало за гранью не то что разумного, а просто – за гранью бытия. Это был тот камень, который Доро обошел стороной, даже не пробуя поднять…
Шли третьи сутки с момента аварии. Было почти так же темно, как и когда крылан сорвался с небес. До прокола оставалось несколько часов пути, но Доро решил отдохнуть. Ничего не ев за всё это время, он не ощущал голода, но опустошение в душе, утомлённость вынудили передохнуть. Остановиться и заново прокрутить в памяти все события, происшествия, начавшиеся с ухода Суламифи. Тем более что начавшаяся пурга неприятно елозила холодным снегом по лицу и побуждала искать укрытие. Из этого укрытия Доро и наблюдал теперь за рисковым приземлением чужого крылана.
Совсем стемнело, но крылан так и не поднялся в воздух – ожидал пассажира? Или просто пережидал бурю? Юноша лениво подумал, что стоило бы пойти взглянуть на этого рисконавта, но накатывающая волнами дрёма заставила отказаться от героической мысли. Так что… Магомед использовал второй вариант…
В какой-то момент он понял, что уже не один в этих безлюдных, мрачных горах. То ли камешек скатился из-под стопы, то ли веточка неосторожно хрустнула, но он открыл глаза, когда над ним, сидящим на корточках, уже склонялась тёмная фигура. Попытался вскочить, но хлёсткая пощёчина откинула голову назад, заставив потерять равновесие.
– Это за то, что бросил меня там беспомощную, – услышал знакомый голос с гневными раскатами, – и за то, что заставил трое суток разыскивать тебя в горах. Вставай!
Тамара протянула ему руку и легко, словно ребёнка, поставила на ноги, а в следующий миг он ощутил тёплое дыхание на своей холодной щеке.
– А это за то, что ушел, – чмокнув в щёку, прокомментировала девушка. – Мы жутко переживали, что ты опять попал к военным.
– Мы? Кто это – мы? – ошеломлённый столь бурным проявлением противоположных эмоций, Доро не нашел ничего лучшего, чем спросить первое, пришедшее в голову.
– Мы – это мы, – ответили ему откуда-то снизу и из-за уступа вышли двое, в тёплых комбинезонах похожие, скорее, на Йети, чем на людей. – Тамара Тамиловна, ваша воспитанница ведёт себя просто возмутительно! Она совершенно не соблюдает иерархию. Я должен был первым поговорить с мальчиком!
– Что поделаешь, старость – не радость. В молодости и мы были легки на ногу. А, Степан Никанорыч?
Прошедшая. Сады Проклятых
На поиски спуска пришлось затратить весь день и часть ночи – луна, светившая ярким прожектором, позволяла. Вот только, обнаружив удобный, пологий и неестественный спуск, я поняла, что сил спускаться не осталось.
И теперь сидела на самом краю обрыва, прислонившись спиной к высохшей коряге, и любовалась долиной, залитой сиянием. Время от времени прислушивалась к шелесту сбоку, когда мой соглядатай охорашивал перья, сидя на ветке соседнего куста. Надо же, я за день даже привыкла к его присутствию, тем более что он не брал перерыв на обед. Жалко, что с ним поговорить нельзя…