Сады Солнца
Шрифт:
— Вы все еще работаете на орбитальной свалке?
— Надеюсь вскоре ее покинуть.
— Вы ожидаете нового назначения после того, как Эуклидес Пейшоту заменит генерала? — осведомилась Шри Хон-Оуэн. — Или собираетесь на Землю вместе с генералом?
— Надеюсь, я продолжу работать в качестве советника сил альянса.
— Но прямо сейчас вы работаете на Арвама.
Накануне своего отбытия из системы Сатурна генерал Пейшоту попросил меня вернуть сына под вашу опеку. Для меня большая честь принять на себя такую ответственность. Надеюсь, я исполнил поручение наилучшим образом.
—
— Я не работаю на него.
— Но чтобы попасть сюда, вам было нужно получить его разрешение. А он не раздает их налево и направо. Арвам больше не имеет власти над полковником, взятка Маларте вам не по карману, так что, полагаю, он поручил вам донести о происходящем здесь в порядке обмена любезностями, — заключила Хон–Оуэн.
Лок даже не вздрогнул. Его мысли были быстры, ясны и проворны, как рыбки в залитом солнцем ручье. Он сразу понял, что лучшая политика — говорить правду.
— Мэм, вы все понимаете лучше меня. Скажем так, полковник Маларте проявил собственнический интерес к вашей работе. Законно это или нет — судить не мне. Но могу заверить: он не может приказывать мне.
— Мистер Ифрахим, в кои–то веки я с удовольствием окажу вам любезность. Я покажу вам то, что мы обнаружили здесь, — и вы можете рассказать об этом полковнику. Тогда, возможно, он поймет, что здесь нет ничего, способного принести ему выгоду, и отстанет от нас.
— Мэм, это будет непросто. По моему опыту общения с полковником, его познания в биологии ограничиваются хождениями в детский зоопарк с козочками.
— Тогда я постараюсь объяснить как можно проще, — пообещала Хон–Оуэн. — И если вы вдруг задумали небольшую интригу, намереваясь унизить полковника в отместку за давление на вас, учите: у меня большой опыт работы с его администрацией.
— Было бы крайне опасно интриговать против такого офицера, как полковник Маларте. Во–первых, это измена. Во–вторых, у него очень хорошие связи. Любой замышляющий ему вред должен хранить свои планы в глубокой тайне даже от потенциальных союзников.
— Разумеется. Я рада тому, что мы наконец поняли друг друга, — заключила Хон–Оуэн.
— Да, мэм, наконец–то мы хотим одного и того же.
Шри повела Лока по тропе между палатками к мосту над озером.
— Генерал не был особенно добр ко мне, — заметила профессор. — Я не могу простить ему, что он использовал Берри, взял в заложники для давления на меня. Конечно, Арвам дал ему хорошее жилище и даже кое–какое образование, но и забил ему голову варварскими и отталкивающими представлениями о чести, мужестве и войне. Будто бы в худших проявлениях мужской натуры есть хоть что–то хорошее. Генерал несколько раз предлагал отправить Берри в армию, когда позволит возраст. Арвам говорил, что моему сыну служба пойдет на пользу. К счастью, генерал уже ничего не может решать в судьбе Берри.
— Но ведь он вернул вам сына.
— Лишь ради того, чтобы позлить Эуклидеса Пейшоту. Но что касается моей работы, генерал всегда был толерантным и понимающим. И за это я благодарна. Как думаете, что случится с генералом после возвращения на Землю?
— Мэм, не могу знать.
— Насколько я понимаю, Арман Набуко ищет подходящего козла отпущения, чтобы обвинить в проигрыше Тихой войны.
— Мэм, а разве мы ее проиграли? Что–то я не слыхал об этом, — сказал Лок.
Ему пришлось идти за профессором по узкому мосту, держась обеими руками за перила. В ничтожной гравитации один раз оступишься — и улетишь прочь, а потом шлепнешься в озеро.
— Мистер Ифрахим, вижу, чувство юмора не оставило вас.
— Да, мэм. Оно не погибло на войне.
— Любопытно, переживет ли оно Эуклидеса Пейшоту? — подумала вслух профессор–доктор.
— Мэм, я уверен, что он вряд ли обратит на меня внимание. А вот на вас уж точно да.
— A-а, с ним не будет проблем, — отмахнулась Шри. — Я нужна ему. Я нужна им всем.
Они нырнули в узкий вход, пошли вниз по наклонному коридору, покрытому изоляцией из монтажной пены. По мере спуска делалось холоднее. Наконец коридор вывел к галерее с длинным, хорошо изолированным окном. Его тройные алмазные панели озарял красный свет. Перед окном стояло несколько камер, датчиков и сканеров.
— Вот что сделала тут Авернус, — сказала профессор.
За окном виднелся огромный сферический зал, вырезанный во льду, освещенный одной лампой в фокусе купола. Лампа походила на каплю сияющей крови. Стены изгибались к полу, смятому в гладкие складки. Гребень каждой складки усеивали темные закрученные кляксы, завитушки, тесные рощицы полурасплавленных свечей, фаланги острых клыков, груды колючей проволоки и сахарной ваты, лужайки хрупких волосков, скопления тонких, как бумага, плавников, вырывающихся изо льда. Все — жирно–черное в красном свете. Светлее только рощица свеч у окна. Похоже, она умирала, рассыпалась изнутри, комковатые верхушки обламывались и падали в бледный пепел.
— Вакуумные организмы, — выговорил Лок. — Целый сад вакуумных организмов.
Он ожидал чего–то по–настоящему экзотического: ферму сверхчеловеческих детей–клонов, кусок волшебной страны с диковинными растениями и животными, город разумных крыс или енотов. Но эта поросль немногим отличалась от вакуумных организмов, выращиваемых на открытой поверхности вокруг любого города и поселения на лунах Сатурна.
— Они лишь выглядят как вакуумные организмы, — сообщила Хон–Оуэн. — Но они совершенно иные, не связанные наномашины, но структуры, сотканные из удивительных псевдобелковых полимеров. Я называю их полихины. Если уподобить коммерческие вакуумные организмы синтетическим аналогам эукариотов, то есть, мистер Ифрахим, обычных бактерий, то перед нами — аналоги предков прокариотов.
— Вы хотите прочитать мне лекцию, — заметил Лок. — Было бы легче, если бы вы сразу перешли к делу и сказали мне, почему эти штуки ничего не стоят. Они уж точно выглядят ничего не стоящими.
Шри Хон–Оуэн проигнорировала колкость и рассказала о том, что в зале — метаново–водородная атмосфера при минус двадцати по Цельсию, то есть намного теплее температуры на Мимасе. А полихины не обладают псевдоклеточной структурой, они не производятся последовательным исполнением серии закодированных команд. Они — сети самокатализирующихся метаболических циклов, созданных взаимодействием между специфическими структурами в полимерах.